Не то вынужденная, выпестованная жизнью в мире, в котором есть призраки, необходимость, не то профессиональная чуткость позволяли Риду даже сквозь сон отличать будильник от телефонного звонка. «Welcome To The Jungle» мгновенно выдернула его из монотонного забытья без снов. Уолтер смахнул незнакомый, городской номер большим пальцем, поднёс смартфон к уху, ещё толком не продрав глаза.
– Да.
Кто-то дышал в микрофон, надрывно, прерывисто. Уолтер смахнул проступившую на лбу испарину – молчаливый протест организма, лишённого приличествующего сна – подорвался с места, беглым движением включил настольную лампу и сел на кровати. Воле-неволей его мысли метнулись к какому-нибудь призраку, однако, привычных признаков его присутствия вокруг не было. На фоне был различим шум дождя, дробно бившего по стеклопластику.
– Алло? – снова, как можно спокойней подал голос Рид и бросил взгляд на электронные часы. Два тридцать.
– М-м… – звук напоминал мычание животного, чья шея была туго сдавлена верёвкой.
Последние остатки сна слетели с Уолтера.
– Оливия?
Звук прервался. Снова раздалось судорожное, частое, истерическое дыхание, идущее больше из диафрагмы, чем из лёгких. Лишь бы она не бросила трубку. Лишь бы удержать её на этой тонкой верёвке, перекинувшейся через чёрную, безвестную пропасть.
– Оливия, вы делаете вдох. Вы делаете выдох. Теперь надавите ногтем на безымянный палец. Сильно.
– Д-д…ор Рид. – это уже было похоже на человеческую речь, пусть и судорожную, захлёбывающуюся.
– Если вы не можете сообщить об опасности, скажите что-нибудь… например, «пицца». Где вы?
– Н-нет! Нет. Не нужно. – она шумно задышала, связь покрылась оглушительными трещинами помех, но Уолтер не отвёл телефон, цепко вслушивась во всё, что мало-мальски могло намекнуть ему о положении пациентки. – Я… не знаю где я.
Приступы Оливии Мэннинг уже были знакомы Уолтеру. Сорокадвухлетняя, солидная женщина со взрослой дочерью, брокер на фондовой бирже, в эти мгновения разговаривала словно десятилетняя девочка, включая тембр голоса.
Десятилетняя девочка, которая боится вертикальную, узкую полосу жидкого золота в приоткрытой двери. Каждый раз, слыша хлопок входной двери, она припадает к стулу словно зверёк, и паралитический газ ужаса струится по её ногам, не позволяя спрятаться в шкафу или схватиться за остро заточенный карандаш. Медленно, вверх, по линии следов, оставленных грубой хваткой отца. По разорванным швам одежды, по истерзанной плоти. И ей снится каждый раз, как этот самый карандаш высвобождает алый фонтан из глаз монстра, остро пахнущего абсентом.
Регрессия происходила сильно и резко, словно выстрел, практически на оставляя ей времени на реакцию. То, что лунатизм привёл женщину в телефонную будку, а не, к примеру, в ванну, было большой удачей. Или, может быть, всё-таки Риду удалось закрепить за собой образ человека, который, в случае чего, совершенно точно поможет.
Страшнее всего – незримый, бесплотный враг, которого невозможно приписать даже к продукту некоей потусторонней силы. Когда враг неотделим и близок, когда он - ты сам, та часть, что ревностно хранит чудовищные, ломающие воспоминания.
Уолтер поднялся, орудуя на ходу, почти вслепую, одной рукой. Пришлось отказаться от ремня и жилетки.
– Пожалуйста, посмотрите на ближайший дом. Скажите мне улицу и номер дома. Хорошо. Никуда не уходите, ждите меня на месте. Да, прямо в телефонной будке.
