Кто бы мог подумать, что место, насквозь кишащее мертвецами, может быть таким. Кто бы из Крествуда мог подумать, что однажды это тухлое болото будет праздновать очевидную победу. Тем не менее, эта победа была скрашена горечью утраты — сперва все деревенские наконец отпели потерянных в затоплении братьев и сестер, матерей и отцов, сынов и дочерей, а затем, за рюмкой пахучей ферелденской бражки, поминали их всех добрым словом. Шартер, слабо способная на сочувствие незнакомым людям, всё больше профессионалка своего дела, смотрела на это и думала. Думала о том, что нельзя никого подпускать близко, чтобы не оставаться в мгновения слабости такой же уязвимой, какими были эти крестьяне от горя. Её ссылка в Крествуд, в общем-то, была тому хорошим подтверждением.

Ссылка. Шартер фыркнула. Забавно, наверное, называть ссылкой вполне себе добровольный побег. Шартер — мастерица прятать личное под сугубо профессиональным.

С Лелианой всё было сложно. Всё было сложно начиная от их знакомства, заканчивая тем, как быстро вежливости переросли во что-то личное. Лелиана — скучала по Айдану Кусланду. Что бы она ни говорила, как бы ни старалась скрыть это, Шартер — не дура, которая может купиться на сногсшибающую волну новых чувств. Влюбленность и влечения для неё — не новы, а она после Орлея уже слишком стрелянный воробей, чтобы снова окунаться в это все с головой. Может, кроме того, что Шартер не дура, Шартер, на самом деле, трусиха. Служебный роман был почти неотвратимым, учитывая то, как верно и чувственно обычно Шартер служит, от него было некуда деться, он был буквально по буквам прописан в их общем подписанном с двух сторон договоре. Шартер была слаба к сильным женщинам, а к таким, как Лелиана, тем более — цельнометаллический холод от прикосновений был её любимым чувством. Целоваться с Лелианой было всё равно, что лезть в рот к опасной хищнице, к драконице, у которой несколько рядов бритвенно острых зубов. Адреналин, чистейшей воды, затмивал все то ледяное сознание, которым Шартер была хороша. Шартер не любила весь этот хаотичный вихреворот чувств, которые она не в силах контролировать. Нет, не так. Она терпеть этого не могла. Всё то, что было по иную сторону от холодного расчета, от солдатской выдержки и от чистейшего разума, её бесило. Лелиана была хищницей высшего порядка. Той, на кого хотелось равняться. Той, от кого бы Шартер с удовольствием впитала бы все рецепты чистой воды зубастой угрозы. Но вышло, как вышло.

Ей надо было это все переварить. Прожить и пережить повторение истории. Только теперь на месте орлесианской графини — Лелиана.

После прихода в Инквизицию Шартер перестала принадлежать самой себе. Она принадлежит долгу. Она принадлежит их миссии. Она принадлежит Инквизиции, в конце концов, и с недавних пор — напрямую Эвелин Тревельян. Нет больше той шпионки при орлесианском дворе, нет больше эльфийки в грязном тряпье с подносом в руках, которая внимательно слушает сплетни. Не будет

Шартер зябко потянула носом влажный воздух.

Не то что бы погода в Крествуде стала лучше или внезапная мокрая и грязная ферелденская зима стала оплотом антиванского лета, но здесь хотя бы перестало смердеть мертвецами. Шартер терпеть не может этот трупный запах. В Орлее после убийств не пахнет — намазанные тальком тела не успевают начать вонять, до того, как их утилизируют, а здесь, когда целая деревня с людьми провалялась под водой... смердело в Крествуде просто отбойно. Просто лицо у Шартер вечно было такое кислое и суровое, что подозревать её в нелюбви к болотистой тине мог бы только идиот, а уж только ещё больший идиот под льющуюся мелодию лютни предложил бы потанцевать. Разведчик Пеллейн, красный, как тот же антиванский томат, смотрел на Шартер так, будто бы она самолично сгрызла всю его родню (включая младшую сестренку), крутил руками и мямлил. Потанцевать?

Изящная бледно-рыжая бровь удивленно изломилась в ответ.

— Решили приударить за остроухой, разведчик Пеллейн? — сразу же зазмеилась Шартер, сверкая глазами. Разведчик Пеллейн шугнулся этой ершистости так, будто бы Шартер в одно движение острой руки приставила к его горлу один из своих «клыков». Он бледнеет, а Шартер не сводит с него ядовитого взгляда. Насколько сильно она успела пропитаться Лелианой, что даже цедит теперь ответы особенно отважным разведчикам так же, как она? Мыслить, как она. Привязанности нас обеих погубят, дорогая Шартер. Даже хорошо, что ты отправляешься с Ниткой в Крествуд. Нам обеим надо подумать. Все это «думанье» сопровождалось сугубо рабочей перепиской, и от этой мысли, от мысли о том, что Шартер оказалась просто приятной для провождения дурнушкой, хорошей в постели, просто симпатичной эльфийкой, становилось тошно. Просто. Они спали вместе всего несколько раз. Этих нескольких раз хватило, чтобы Шартер стала, словно изящный лук из ивы, продолжением руки Тайного Канцлера Инквизиции.

Мне не нравится, что ты в моей голове. Уйди. Свежий воздух должен был помочь Шартер перестать думать об абсолютно дурной, вышедшей из-под контроля связи, а вышло ровным счетом наоборот.

Разведчик Пеллейн спешно ретировался аккурат после того, как Шартер снова обдала его уничтожающим взглядом. Никаких личных привязанностей. Никаких лишних привязанностей, которые могут помешать работе. Никаких лишних привязанностей, и ради этого Шартер, в качестве собственной терапии согласна надолго засесть в этом вонючем болоте, чтобы отстроить Каэр Бронак с нуля, чтобы наладить здесь интедантство, чтобы все в Крествуде начало работать, как заведенные инквизиционные часы, чтобы выдохнуть и подумать. Правда, по тому, как подтянуто, ровно, словно бы смертоносная иголочка держалась разведчица, обводя сборище танцующих вместе с крестьянами разведчиков и торговцев, можно было подумать, что она — никогда не выдыхает. Словно бы поджарая гончая из страшных сказок, где этих гончих рисуют волкодавами со змеиными глазами, льдинками своих глаз она равнодушно рассматривала с подъема на лестнице всю эту феерию, изредка позволяя себе отодвинуть уголок губ вниз. Не позволяя себе ни на мгновение потерять солдасткую выдержку, иногда Шартер отводила взгляд от шумной попойки в сторону горизонта. В конце концов, значительно устав от шума — раздраженно в каждом своем отточенном движении, и совсем немного нервно, Шартер поднялась выше на башню, где звуки народных гуляний не касались её чувствительного слуха, а воздух еще не пропитался едким отвратительным запахом алкоголя. Отсюда было видно протоптанную дорогу, ведущую мимо поплывших от слякоти холмов в сторону пруда. Костолом задерживается.

Шартер вся обратилась в слух и во внимание. Поэтому легкие шаги не испугали её, в них она, с точностью бывалой шпионки, определила свою коллегу — и уж при обращении к Нитке взгляд, да и голос рыжей эльфийки значительно поубавил угрожающего тембра. Но не скрыл типичной взволнованности. Поведя плечом, Шартер сложила руки на груди и со скучающим смешком хмыкнула:

— Они сегодня празднуют. А завтра здесь снова поселится какая-нибудь драконица, вылезут очередные упыри или просто бандиты перережут половину деревни, если нас не станет.

Это была горькая правда. Можно было бы, безусловно, тешить себя надеждами насчет того, что Инквизиция будет существовать вечно — она точно будет долго, если найдет, по обыкновению, влиятельных добродетелей, но совершенно точно на смену Инквизиции однажды сюда придёт кто-то, кто по кругу запустит заново колесо сансары, и тогда окажется, что все эти празднования, вся эта выпивка, вообще всё было зря. Инквизицию сменит какая-то херня, или с щедрой рукой государь, окажется, что снова вернутся. Даже если Шартер на посту сменит не тот человек, Крествуд сразу же почувствует на себе жесткий хват железной душащей руки, которая не заинтересована в том, чтобы защищать. Блядский Тедас никогда не отдыхает — не имеет права отдыхать и Шартер, вечно начеку, вечно внимательная, до боли напряженная, такая, что, кажется, коснись укрытого кожаной курткой плеча — и прошьет хорошим зарядом тока. Шартер не умеет отдыхать. Не умеет развлекаться. Не умеет ходить на свидания с этими проклятыми разведчиками. Не умеет пить, играть в порочную добродетель, не умеет танцевать — умела когда-то, но все эти навыки придворной орлесианской бардессы остались там, где застыли на испачканном кровью снегу следы чёрного оленя. Шартер была просто Шартер. Требовательной злой сукой, потому что так всегда было проще — удовлетворять свои вполне очевидные амбиции и не бояться вляпаться в очередную дрянь из разряда дружбы или отношений. Работа — единственная дама, что ещё никогда не предпочитала Шартер кого-то ещё.

— Со мной все ясно. «Скорее солнце сядет на востоке, чем Шартер решит потанцевать». А вот почему ты не развлекаешься, у меня вопрос.

Шартер моргнула. По глубине облачности тяжело было определить время суток, но смеркающееся небо становилось объяснимо темнее. Костолом уже давно должен был вернуться.

Голос Желания оказался вязким, тягучим, словно сладкий мёд, обволакивающий разум своими лживыми, но такими привлекательными обещаниями. Он пытался захватить и неумолимо утянуть на самое глубокое дно, откуда рискуешь никогда не выбраться. Вот только Айдан сладкое не любил. Лучше бы тварь помалкивала о том, что сотворила.  Темные брови мужчины сошлись на переносице и не скрывая своего презрения к этому существу он поморщился и усмехнулся злобно. Быть может, он и старался выкинуть из головы произошедшее несколькими минутами ранее, сосредотачивая все мысли на насущном, но пока только получалось сделать бравый вид, будто его это не волновало. Эта тварь вывернула его уставшую душу наизнанку, перемешала, выскребла всё, что таилось там в самых дальних углах и превратила в показной фарс. Неродившиеся дети, несостоявшаяся жена и погибшие родители.  Что ещё его там ждало? Наверняка это был далеко не весь заготовленный репертуар насилия над разумом стража.  Айдан крепко сжал кулаки, от чего кожаные ремешки на его латных перчатках натужно заскрипели. Но Желание так и не рискнуло подходить. Оно и к лучшему, оставило себе шанс договориться.   
   Произнесённое устами ведьмы имя не удивило стража. В этом прогнившем мире редко найдётся место для искреннего альтруизма. Всегда за ширмой добродетели стоят куда более прозаичные причины. Жажда получить любовь и признание исказило мировоззрение старой  женщины на столько, что та оказалась готова идти по головам, держа на поводке демона и наверняка науськивая его на тех, кто переходил ей дорогу. Демоны всегда оставались лживыми тварями, но порой, когда им выгодно, они вполне способны изрекать правду. Выгода в данном случае очевидна — свободы жаждут всякие существа.   
   Сколько раз на веку  Кусланда ему приходилось вести переговоры с демонами? Два, три, четыре?  Да хоть сотню, всё равно каждый раз одна и та же картина — попытки торговаться и обманом выйти из сделки с кушем весом в целую человеческую жизнь, а то и не одну. Весь его пережитый опыт кричал об опасности этого предложения.   
   — Морриган! — прорычал сквозь тесно сжатые зубы Айдан, словно пытался разорвать её имя в клочья. Рука на её запястье сжалась, а серые глаза холодной сталью вонзились в лицо ведьмы недобрым взглядом. Тем не менее весь спор на этом моменте иссяк. Несколько мгновений и он отпустил её. Порыв накатившей внезапно злобы отступил, не без усилия воли стража. Спорить здесь и сейчас бессмысленно, хотя позже ему будет что ей сказать, а пока Айдан довольствовался рассуждениями о том, что она взрослая самостоятельная женщина, способная принимать решения за себя, а ему уже давно стоило разбить о суровую реальность свою дурную привычку набиваться каждому страждущему в защитники и няньки, ведь всех не спасешь, а кому-то это попросту не нужно. Они оба прошли через всякое дерьмо, в том числе и вместе, и временно сотрудничать с демоном было не в новинку. Хоть и с неохотой, но Кусланд кивнул согласно.   
   — Очень неплох? Я бы сказал один из лучших, — его хриплый смешок показался совсем невесёлым, а в следующую секунду на лице снова появился невозмутимый вид, — Я убью его, если он выкинет какую-нибудь глупость, а тебя вытащу от сюда в любом случае, так что заскучать не успеешь.
   Эти слова были последнее, что Морриган услышала перед тем, как Страж исчез в дымке неясных очертаний.   
   Айдан раскрыл глаза. Понадобилась буквально пара мгновений, чтобы осознать, что всё вокруг больше не сон. Кожу лица неприятно холодила затхлая сырость подземелья, по щеке щекотно стекала каплями кровь. Мужчина потер висок и с глухим шипением поморщился от боли. Голова его гудела, будто после хорошей пьянки, на которой пили дварфийский эль, да и не эль вовсе, а ядреное пойло с запахом, что выворачивает наизнанку даже самых стойких из Серых Стражей, а они то мастаки пить всякую дрянь. Перед глазами всё ещё стояли яркими пятнами родные лица — встревоженные, счастливые и такие далёкие. Отголосок счастья теплился где-то в груди, неприятно обжигая тоской по времени, которому не было суждено настать. До ломоты в пальцах Айдан сжал рукоять клинка, почувствовав себя увереннее, а затем резко поднялся на ноги, осматриваясь по сторонам. Внимательный взгляд мельком мазнул по хрипло сипящему магу, но большого значения этому не придал, парень едва ли мог поднять руку и опасности уже не представлял. Затем командор взглянул на подругу, лежащую на полу, присел рядом с ней на корточки и осторожным движением руки убрал с её лица прядь растрепавшихся смоляных волос.   
    — Надеюсь ты знаешь, что делаешь, — в никуда прошептал Айдан, будто спящая ведьма могла услышать сквозь сон его голос. Долго возле неё он не задержался, возвращая мысли к насущным делам, и для этого пришлось вытравить все последние отголоски жалости к себе и своим задетым чувствам.   
   Демон метался от нетерпения в ловушке начертанного на полу круга, подгоняя стража поскорее воплотить свою часть сделки. У Кусланда даже промелькнула мысль, что скованный демон — легкая добыча, для того, кто их ненавидит всем своим естеством. Но идею убить его здесь и сейчас он тут же отринул, и дело было даже не в Морриган. Глупая тварь думала запугать пустыми угрозами Серого Стража, а он на своём веку уже имел дело с их братией не раз, и прекрасно знал, что стоит демону сдохнуть и с ведьмы тотчас спадет морок, но тогда придётся бегать по всему Денериму в попытке разузнать и доказать причастность альтруистки-эрлессы ко всему произошедшему в эльфинаже, а быть может и не только к этому. Мало того что это утомительно и шансов на успех не слишком много — Никола Боранти уже не один десяток лет жила со своей легендой, успев накопить достаточно сторонников и средств, чтобы поддерживать своё лицо кристально чистым, к тому же время действительно не ждало, и  если она действительно виновница всего этого торжества, то вскоре узнает о случившемся в подвале, сделает выводы и просто уничтожит доказательства своей вины. Айдану будет просто нечем крыть, Накола останется невинной доброжелательницей, продолжая свои грязные игры, а оставшихся эльфов рано или поздно прикончат, не судом, так самоуправством.
    Айдан не спешно подошёл к ловушке, используя это время на обдумывание дальнейших действий. Снова приходилось идти на риск, но оно того стоило. Металл клинка звонко лязгнул о камень, повреждая начертанную руну. Казалось, что вовсе ничего не изменилось, но демон плавно выскользнул за пределы круга. Айдану даже стало любопытно какие мысли возникли в его извращённом демонической голове, когда он сделал первый шаг на свободе, и судя по хищной ухмылке, на долю секунды расцветшей на чувственных губах Желания, ничем хорошим эти мысли не могли быть.   
    —  Если хочешь насладиться болью я могу тебе в этом помочь, — хмыкнул Айдан, раздражённый эйфорией, в которой прибывал демон, обретший новую плоть. Спиной к нему страж не повернулся ни разу, постоянно держа врага в поле зрения, даже когда пошёл назад за ведьмой.   
    — Извини, но как принцессу на руках я тебя носить не буду, — без капли вины в голосе пробубнил страж, снова разговаривая со спящей ведьмой, и подхватив её бессознательное тело, закинул на плечо. Для него она показалась почти невесомой и всё же груз сковывал его движения. Нести женщину обеими руками сродни самоубийству. Те драгоценные секунды, что потребуются на то, чтобы опустить её на пол и выхватить меч, могу стоить им обоим жизни, а значит хотя бы одной рукой он должен быть в состоянии их защитить. Ведьмовской посох он тоже не бросил, зацепив за спиной на ремне, и не потому то знал какая мощь заключена в этой неказистой на вид коряге, а просто красочно представил все язвительные комментарии Морриган, если он бросит его.
    Айдан шёл следом за магом в нескольких шагах позади, не только наблюдая за ним, но и по ходу разглядывая плавно сменяющиеся декорации, от которых у неподготовленного давно бы побежали мурашки по спине. Кто бы здесь не хозяйничал, он точно знал толк в извращениях, а как только Айдан узнал, что место, куда привёл его демон, это подвал Николы, то и вовсе присвистнул.
    — Если в этих письмах будет заказ на новорожденных младенцев для завтрака миледи,  я уже даже не удивлюсь.
    Опустив Морриган на резную кушетку из тёмного дерева, своим витиеватым узором кричащую о дороговизне, Айдан подошёл ближе к столу и магу. Клинок его хоть и был опущен острием в пол, но крепкая рука, сжимающая рукоять, готова была метнуться вверх в одно мгновение. Мужчина осмотрел стол и лежащие письма. Так сходу сложно было сказать, что за секреты они хранили, но прежде, чем пуститься в исследования “грязного белья” эрлессы, Кусланд острым взглядом полоснул по магу.
    — Хватит игр! Немедленно объясни, что произошло в эльфинаже  этой ночью и как к этому причастна Боранти? — голос его был по обыкновению спокоен и глух, но всё же в нём отчетливо слышались опасные нотки, которые не терпели недомолвок и пререканий.