Подвальное помещение, "церемониальный зал", как называл его Оливер, было погружено в полумрак. Свечи стоящие на алтаре были не способны осветить все его пространство, но их неровного огня хватало для того, что бы различать предметы и, лежащего на плите у алтаря, человека. Больше в помещении ничего не было.
Тео и Натаниэль справились со своим заданием. Впрочем, Оливер в этом не сомневался. Из них получится прекрасный дуэт, как только они притрутся друг к другу, как только поймут, что являются двумя частями одного пазла. Но на это потребуется какое-то время... И боль. Очень много боли. Которую причинят каждому из них, которую причинит каждый из них.
- Сегодня, дети мои, мы станем на шаг ближе к спасению. - Янг говорил не громко, но его голос отражаясь от выбеленных каменных стен был слышен всем стоящим полукругом членам общины. - Спасение - это не просто абстрактная идея, это высокое призвание, которое воплощается в каждом из нас. Мы должны осознать, что каждое наше действие, каждое слово, даже каждое чувство - имеют значение. Они могут либо приблизить нас к священной цели, либо отвратить нас от неё. Я собрал вас здесь сегодня для того, чтобы напомнить, что вы не одиноки. Каждый из нас - часть великого целого. Мы связаны невидимыми нитями долга перед Господом и людьми. Помогая друг другу, спасая мир от помазанников дьявола - мы помогаем себе и всем будущим поколениям обрести благодать.
Для этой встречи поверх черной футболки Оливер надел серый пиджак и зачесал темные с проседью волосы назад. Он выглядел обычно, как на любой другой встрече с паствой. Балахоны одевали позже и только те, кто участвовал в церемонии очищения. Главным образом что бы не запачкать одежду проклятой кровью детей Сатаны.
Янг некоторое время стоял молча, рассматривая членов общины. Пытаясь что-то найти в их лицах и когда, наконец, нашел ощутил, мурашки возбуждения, волной пробежавшие по телу. Это было предвкушение... Голод чужих глаз, будил что-то страшное и прожорливое внутри. Что-то первобытное, не замутненное моралью современного общества. Что-то поистине божественное.
Оливер помнил, когда эти ощущения появились в его жизни. Среди прочих воспоминаний особенно ярким было событие из глубокой юности.
Ему тогда было не больше пятнадцати лет, а младшему брату едва исполнилось 3. Мальчишка рос любознательным и пытливым. Именно эта любознательность заставила его охотится на влетевшую в детскую комнату осу, которая его тут же и ужалила, оставив на руке большой пульсирующий огнем волдырь.
Оливер поймал насекомое в банку и, поставив на стол, дал Маршалу ее как следует рассмотреть. Та недовольно зудела и пыталась выбраться наружу, но лишь ударялась безмозглой хитиновой головой о стенки банки. А затем устав, сдалась и опустилась на лежащий на дне кусок картона.
Оливер повернул крышку, а затем снял ее неспешно и осторожно, так что бы насекомое не почуяло свободу и не вылетело из своей темницы. Затаив дыхание, медленно опустил в банку руку с длинной иголкой и приколол осу к картону. Та начала яростно жужжать и вертеться вокруг пробившей ее насквозь оси в отчаянном, но безрезультатном желании вырваться. Крылышки исступленно бились, но все попытки были тщетны. И тогда Оливер вынул картон из банки и положив напротив Маршала на стол, вынул из верхнего ящика пластиковый пинцет. Кто бы мог подумать, что детский набор для сборки может когда-нибудь настолько пригодиться...
Маршал смотрел на брата, чуть приоткрыв рот. Слезы давно высохли и он, как будто уже понял, что именно собирается делать Оливер, но не мог поверить в это до конца. А тот искал что-то в глазах младшего: страх, понимание, энтузиазм, желание наказать... Хоть что-то. Но видел лишь колоссальную глубину, темную пропасть, которая смотрела в ответ и Оливеру это очень не нравилось. Дети не должны так смотреть.
Разрывая зрительный контакт, с чем-то невозможно древним, Оливер вернулся к осе.
Сначала оторвал пинцетом прозрачные крылья, затем ножки. Не торопясь разложил их по столу перед братом. А безмозглая оса все еще жужжала и вертелась вокруг, пригвоздившей ее иголки. Одним туловищем.
– Зачем ты это делаешь? – Спросил Маршал тихо, словно боялся что его дыхание может сдуть со стола части осиного тела.
– Это наказание. - Отозвался Оливер и слегка улыбнувшись, продолжил: - К тому же это довольно забавно...
– Что именно? Видеть как она страдает?
– Нет, твое лицо, когда ты на это смотришь.
Маршал слабо дрожал, из его глаз ушла пугающая глубина, и у Оливера почти перехватило дыхание. Наказание. И вовсе не для осы... Не нужно ради забавы совать руки куда не следует, не нужно пытаться обуздать природу, не нужно считать себя выше глупого насекомого. Оса была лишь способом донести свою мысль... Вот так все и началось.
Сегодня осой был Билли Уилкинс. Обласканный дьяволом грешник, чье наказание должно было показать и присутствующим, и Сатане, что Оливер доведет дело до конца, исполнит Божью волю и очистит землю от нечистых.
Выйдя из полукруга вперед, Янг взглянул сначала на Тео, затем на Натаниеля и отечески улыбнувшись сделал движение рукой, приглашая их за собой.
- Помогите мне, свершить предначертанное, дети мои.
Балахоны лежали на краю алтаря, бережно сложенные аккуратной стопочкой из трех штук. Их всегда было три. Менялись только облачаемые. И поверх - длинный обоюдоострый кинжал.
Уилкинс находился без сознания, волосы на затылке слиплись от крови, но та уже не сочилась из раны. Запах исходящий от его тела четко обозначал степень падения этого существа, человеком, назвать которого, у Янга не поворачивался язык. Оно уже не было человеком. Тем более, после продажи своей бессмертной души проклятому Диаволу. Но Господь хоть и был суров с грешниками, еще и умел прощать...
Накинув поверх костюма черный балахон, Оливер встал у изголовья жертвенной плиты. Помощники встали по бокам. Их целью было держать агнца за руки и плечи, дабы тот не совершил бессмысленной попытки к бегству. Вот только сейчас эта предосторожность была излишней. Билли, наверняка, даже не понял бы, что уже умер, пока не увидел бы Петра у райских врат.
- Господь милосердный! - Янг поднял над головой кинжал и, прикрыв глаза, начал молитву: - Ты, что светом Своим насыщаешь мир, обрати взор твой на душу, сокрушенную грехами, покрытую пеленой тьмы. На сердце, где любовь к тебе и вера угасли. Прости же его, о Боже всеблагий! Сомкни святые руки свои вокруг чернил грехов Уильяма Уилкинса. И сотри их, как утреннюю росу с лепестков полевого цветка!
Открыв глаза, склонился над Билли и провел острием ножа по его щеке, прорезая в ней глубокую борозду. Агнец даже не пошевелился, находясь в глубоком беспамятстве. Оливер бросил быстрый взгляд на Тео, а затем порезал подопытному вторую щеку - тот же нулевой эффект. Можно было отрезать Уилкинсу нос или ухо, но что-то подсказывало, что грешник останется равнодушным и к этому. Потому Оливер просто полоснул Уилкинса по горлу. Тот дернулся и распахнул бешенные красные глаза. Кровь хлестала из раны фонтаном, началось артериальное кровотечение. Однако отравленное алкоголем тело было не в силах сопротивляться неизбежному и довольно скоро замерло.
Оливер отступил на шаг и, непроизвольно, сжал губы в тонкую полоску. Наказание казалось недостаточным. Билли был в стельку пьян и дезориентирован, он был не в силах познать весь спектр очищающей боли, как и члены общества не успели прочувствовать его расплату за грехи. Слишком быстро...
Положив кинжал на алтарь, Янг вытер окровавленную ладонь о балахон.
- Давайте поблагодарим Господа за спасение и благословение Уильяма Уилкинса. - Проговорил Оливер взглянув на свою паству. Переведя взгляд на Тео и Натана, добавил: - В следующий раз, пусть грешник будет в сознании... - И, подойдя ближе, добавил: - Руки. Ноги. Но только не голова...
