Путешествие затянулось. Катаби планировала быстро пересечь Сумеру или Ли Юэ и добраться до Фонтейна, но что-то пошло не так. Птичка ей напела, что в Мондштадте есть кто-то, с кем можно что-то обсудить.

Эльфийка глубоко вздохнула и посмотрела в ярко-голубое небо. Глядя на безоблачный ровный цвет она откинулась, улегшись спиной на кривые доски. Ямщик это заметил. Усмехнувшись, старик сказал что ей бы поберечься от заноз и не укладываться так в его повозке. Катаби что-то вежливо промямлила в ответ, но продолжила лежать.

Остановить катастрофу. Для неё самой это не звучало как предназначение, просто выражение, выразившее горе и страхи родителя. Всё же и Катабира, и её мать были достаточно рациональны чтобы не придавать этому большого значения. Жаль, что эмоции сильнее рациональности.

Поездка в страну ветра и сама ощущалась как попытка поймать ветер. Что-то незримое, неуловимое, что-то, что не ухватить руками, не посадить в клетку и не заморозить. Раньше Катаби не думала о ветре так, но во внешнем мире, с его масштабами и разнообразием он действительно казался могущественнейшей из стихий. В маленькой изолированной Энканомии трудно оценить всё величие мира. Шутка ли, многие от рождения до самой смерти верили что мир ограничен несколькими островами в вечной ночи. Для Катаби было очевидно, что есть и другие места, но насколько они другие, она не могла даже представить.

Каэнри'Ах. Она существовала в то же время что и Энканомия на территории Сумеру. Как у Энканомии, у неё не было архонта. И прожила она немногим дольше. Зато оттуда прибывали делегации бандитов для разграбления подземной библиотеки. Вот по большей части всё, что знала Катаби на данный момент.
Кто-то родом оттуда... Что он может знать? Передаются ли в его семье сказания о том, как они пережили апокалипсис? Или же он тоже вслепую ищет какие-то нити, ведущие к разгадке?

Повозка выехала из леса к шумной деревеньке. Катаби села и осмотрелась. Слева была очень милая, оживлённая деревенька, полная и взрослых, и детворы. По центру её стояла башня с ветряком, выполняющая непонятно какие функции. Возможно, преобразование кинетической энергии во что-нибудь? Она не очень красивая из-за гротескной и тяжёлой формы и больше похожа на примитивную самодельную постройку, из-за чего Катабира отмела мысль о декоративной природе башни. Справа же...

По правую сторону от Катаби сверкало озеро. Вода внешнего мира всегда очаровывала эльфийку, но сегодня этому были и другие причины. По центру озера расположился город-замок, закрывший себя неприступной стеной. Отчего они защищались, Катабире было непонятно, а с этого ракурса даже хорошо просматривалось устройство города. Он совсем не выглядел непроницаемым. В отблесках воды шлифованные стены тоже блистали, из-за чего город будто сиял.
И там тоже были ветряки.
Из-за стен и общего изолированного вида, Катаби даже задумалась: не выполняют ли они какие-то защитные функции? Своё предположение она озвучила старику, который спускался с повозки. На это тот рассмеялся, но верного ответа не предоставил, только пожелал хорошо повеселиться в Мондштадте.

Остаток пути полагается пройти пешком.

Бумаг в последнее время стало даже слишком много, но Альхайтам, пожалуй, был этому рад. Это отвлекало. Занимаясь долгой рутинной работой, он забывал о том, что творилось вокруг. Что коллега, с которым он вчера обедал и обсуждал новый философский трактат «О природе богов», сегодня уже мёртв. Что девушка, на прошлой неделе щебетавшая о том, что прочла всё доступное о Малой властительнице Кусанали и хотела бы с ней встретиться, и вовсе просто исчезла бесследно, а каждый, кого ни спроси, притворялся, будто её и не было никогда. Что недавно он выводил из города закоулками да задворками, будто крадущиеся воры, знакомого учёного, прижимавшего к груди собственное собрание сочинений из трёх томов, которые тоже попали в список непригодных для чтения.
Удивительно, что его самого пока ещё ни за что не схватили, ведь он был почти уверен, что по крайней мере несколько раз оказался в опасной близости от черты, если и вовсе не перешёл её. Может быть, мудрецы не заметили. А, может, закрыли на это глаза, так как он Академии был пока что полезен в живом виде.
Как будто он их дрессированный питомец, обязанный прыгать по команде.
Библиотека часто превращалась в его кабинет, и гораздо более удобный, чем его настоящий кабинет. Но сегодня Альхайтам решил в кои-то веки поработать в нём. Тяготил вид огромного полупустого помещения Дома Даэны. Стало меньше не только людей, но и фолиантов, каждый день всё больше и больше литературных достояний как старины, так и современности не проходили проверку и покидали уютные полки. Как будто мудрецы хотели искоренить все упоминания о том, что раньше люди жили и мыслили свободно, и никто не ограничивал область их исследований, не диктовал, что и как писать. Поэтому в библиотеку Альхайтам попал не раньше, чем решил взять перерыв – глаза начали болеть.
Кажется, ему следовало прийти раньше.
- Доброго вам дня, могу ли я чем-нибудь помочь? – делая несколько быстрых шагов к гостье, осведомляется Альхайтам. Возможно, следовало бы в первую очередь спросить, в порядке ли она, но он решил не заострять на этом внимание, притворившись, будто ничего не видел.
Краткий миг – и он узнаёт эту женщину в лицо. Имени вспомнить не может, что крайне досадно. И не потому, что секретарь должен знать всех в Академии, но конкретно он, Альхайтам, считает себя обязанным. Его ответственность. Он даже замялся, не зная, спросить ли напрямую, без обиняков, или сначала посмотреть, узнает ли его она. Если нет, то можно заново познакомиться.

Не все шрамы можно исцелить, не все прорехи в ткани мироздания – залатать. Чудовища, что пришли извне, с той стороны, что не предназначена для людей, и никто из смертных не может себе её вообразить, не начав сходить с ума от осознания своей беспомощности и незначительности, причинили слишком много вреда. Мёртвая почва, на которой больше ничего не вырастет. Птицы перестали петь, и лапы зверей больше не коснутся выхолощенной и выпитой земли. Глядя на то, что не смог сохранить, Моракс безмолвно и беззвучно плакал, не проливая ни одной слёзы. Он не мог, не умел, может, даже не был способен. Но, даже если глаза остаются сухими, сердце разрывается на части. Нет даже тех, кому он может взглянуть в глаза и попросить прощения, и он даже не всегда знает, где они похоронены, чтобы навестить их могилу и принести цветы.
Его благодарят, и он склоняет голову в кивке, принимая щедрые как обычно подношения с таким чувством, будто он их недостоин. Для него то, чего добились люди – бесспорный успех. Они – хрупкие и маленькие, и на свете слишком много того, что может их покалечить и убить, можно сказать, что они существуют вопреки, а не благодаря. Они как тонкие былинки, хрупкий стебель можно сломать, просто слишком сильно его сжимая в пальцах, хотя всего лишь хотел его придержать, чтобы поближе узнать аромат едва распустившегося нежного бутона. Но именно поэтому он так ими очарован, без преувеличения влюблён. Для него они – те, кто бросили вызов враждебному окружению и заставили подчиниться силы природы. Их упорство, трудолюбие и храбрость сделали службу народу великой честью, которую Моракс принял с удовольствием.
Да, они – великолепны. Но сам он не настолько хорош, как про него рассказывают, и, слушая очередные легенды в таверне, он молчит, притворяюсь, будто полностью увлечён напитком и лишь иногда вздыхая. Время от времени Моракс под очередной личиной вмешивается в плавное течение повествование, чтобы вставить несколько замечаний – ему не кажется, что он заслуживает столько похвал. Он не хочет, чтобы его чрезмерно превозносили. И, ставя его на недосягаемый пьедестал, все эти рассказчики упускали подвиги простых смертных, которые сражались бог о бок с ним и не вернулись. Много, чересчур много имён затерялись в истории. И Моракс боялся – боялся, что однажды тоже их забудет. Что, если даже самая безупречная память однажды начнёт подводить?
Теперь, когда очередное нападение и очередная опасность отражена, он ненадолго предоставлен сам себе. Ему хочется оказаться подальше, там, где его никто не знает, а, даже если слышал про Архонта страны камней, не питает к нему такого же трепетного почтения. И уж подавно не узнает его в простом страннике, шагающем по лесной тропинке.
Здесь легко и свободно дышится. Под сенью деревьев, скрывающей небеса, он не видит облаков, а лучи солнца, проходящие сквозь листву, окрашивают всё вокруг в оттенки изумрудного.
Может быть, здесь пригодится его помощь. Может быть, здесь он успеет. Ведь ему известно, что прежняя хранительница этих щедрых благословенных краёв погибла. Кто же пришёл на смену? Если сила ей не пригодится, то, может быть, совет? Что, если ей одиноко? Что, если ему – тоже? Ожидая встречи с чем-то юным, новым и незнакомым, Моракс сам ощущает себя моложе.
— Здравствуй. Меня зовут Моракс. Я пришёл увидеть ту, кто известна здесь как Малая владычица Кусанали или Буэр.
Они – не совсем соседи, хотя их страны граничат напрямую. Не так, как с Мондштадтом, где люди уже проложили удобную дорогу. Но для них, богов, это не накладывает никаких ограничений. И уж подавно это никак не помешает дружбе, даже если бы между ними лежал весь остальной Тэйват.
В её глазах – зелень трав, от неё пахнет силой. Не такой, как его собственная, возможно, она совсем не может сражаться. Но её сила способна проникнуть повсюду и понять каждого. Вместо падения тяжёлых валунов, подавляющего величия древних гор – гостеприимное переплетение цветущих лоз, доброта. Но порой нет ничего строже доброты.

— Ты ведь прекрасно знаешь, что я ищу. Это всегда одно и то же, но принимает разные формы. Я ищу истину.
Дотторе белозубо улыбнулся, словно самый счастливый человек на земле, как будто недавно и не рассказывал, как его хотела забрать неведомая сила для того, чтобы превратить в свою безвольную марионетку или что похуже. Для такого как он её фантазия, вернее, то, что ей заменяло таковую, могла пойти гораздо дальше. Бездна, вероятно, не строила такие планы, как люди, она не размышляла в тех критериях, что привычны жителям этого мира, но она обладала самосознанием, разумом, она контролировала то, что делает, у неё имелись свои стремления и цели. И она точно чуяла в нём не обычную добычу, статиста, которого перемелют в ничто её жернова. Ему нравилось думать, что он бы мог стать её апостолом — если бы согласился.
— Я хочу познать, что она такое. Никто не может вынести сияние раскрывающихся перед ними таинств, поэтому все, кто прикасается к запретному знанию, неизбежно сходят с ума и гибнут. И не имеет значения, божество ты или смертный. Для всех всегда одна судьба. Но, как ты знаешь, я люблю обманывать судьбу. Я бы не отказался, чтобы моё существование встало у неё костью в горле.
Небо лжёт. Архонты лгут. Может быть, из прихоти, или у них действительно нет выбора – не имеет значения. Они такие же марионетки. Они покорно следуют тому, что им диктуют фальшивые звёзды, они хранят гнилой порядок этого мира, даже если бы тоже предпочли его испепелить, как госпожа Царица. Поэтому Дотторе также презирал обеих Дендро Архонтов – и прежнюю, и нынешнюю. Как богини знаний они должны были смести всю эту наносную шелуху, зрить в корень, раскрыть правду миру, чего бы это ни стоило. Академия – и вовсе величайшие лицемеры на земле. Проповедуя распространение знаний, поощряя множество исследований, они наложили десятки ограничений, чтобы никто и никогда не докопался до действительно значимых вещей.
— Никто, конечно, не подаст мне ответы на золотом блюде, поэтому я готов пойти на всё. Я даже готов вырвать их из глоток тварей Бездны. На этом условии я присоединился к Фатуи.
Зачем он всё это объясняет, да не кому-нибудь, а Капитано – Дотторе сам, пожалуй, не знал. Он вёл себя так, будто очень соскучился по полноценному собеседнику в лице кого-то, кроме его собственных копий. Доктор уже слишком хорошо изучил всё, что каждая из них может ему ответить.
— Но в эту игру я буду играть по своим правилам или никак. Поэтому я сейчас здесь, а не слушаю её шёпот. Я уже отказался от поддельных идеалов Архонтов не для того, чтобы принять на веру новые. Я ни за одну из сторон силы. Не за Небеса, ни за Бездну. Они одинаково ослеплены каждый своей стороной правды. Мне же нужна абсолютная истина. А это значит – нечто посередине. Нечто большее, чем просто совокупность всех частей.
Ему нравилось, что разгадка ускользает из рук. Процесс увлекал его порой больше, чем результат. Потому что попутно возникало множество других мыслей, идей, потенциала для творчества. Кроме того, Дотторе также зависел от одного состояния или настроения, как это ни назови, которое, должно быть, Капитано мог понять. Бросить вызов своим ограничениям, чтобы их превзойти. Выйти на предел, там, где нервы вытянуты, подобно струнам, и звенят, а мозг стремится обогнать сам себя. Или сгореть самому, или испепелить препятствия. Без очередной дозы подобных эмоций он уже не мог чувствовать себя живым.
— Если ты идёшь туда, то я составлю тебе компанию.
Дотторе, как это за ним водилось, раз приняв решение, не спрашивал, просто ставил известность. Отвязаться от него у Капитано не получится.

Вот поэтому, в частности, Чжунли и не подозревал Люмин ни в каких дурных намерениях. По её поведению, по тому, как она говорила, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться – ничего плохого она не хочет ни ему, ни проживающим в этих краях людям. И сама же себя в первую очередь казнит, если ненароком кого-нибудь ранит. Да, она отличалась от всех, кого он доселе встречал. От неё пахло звёздами и невиданными дорогами, на которые даже ему не суждено ступить. И почему-то он не сомневался, что однажды Люмин будет способна превзойти его в силе. Но ничто из этого не служило для него достаточным аргументом, чтобы отказать ей в помощи и совете. Ищущий обрящет, такова истина его жизни. Если Чжунли хоть раз поступит иначе, то перестанет быть собой. И дело, конечно же, не в долге перед Селестией, обязавшей всех Архонтов служить на благо человечества. Он действительно этого хотел.
- Не беспокойтесь, пожалуйста, полностью сосредоточьтесь на тренировке. Я ведь сказал, что вам нечего опасаться, пока я рядом. Это значит, что я смогу взять ситуацию под контроль, если что-то пойдёт не так. Я восстановлю то, что вы разрушите, если так получится, а, если разрушение будут слишком велики, я компенсирую причинённый вами ущерб и сам поговорю с хозяевами. Обещаю, что ни одно живое существо не пострадает в результате ваших упражнений.
Чжунли улыбнулся и деликатно коснулся её плеча, поощряя продолжать. Прикосновение вышло недолгим, он, конечно же, ни в коем случае не позволял себе лишнего. Он очень любил наблюдать за успехами других, как вчерашний птенец, боящийся расправить маленькие и ещё слабые крылья, сегодня парит в вышине, подставляя себя потокам ветра и состязаясь с ними. Люмин напоминала новорождённый бутон диковинного и невероятного цветка, и Чжунли хотелось увидеть, как каждый его лепесток уверенно расправится навстречу солнцу.
- Как только вы освоитесь с основами использования элемента, вам предстоит выбрать из трёх направлений развития стихии. Первое из них – это атака. Вы специализируетесь на создании объектов, наносящих наибольший урон. Например, обрушить на головы ваших неприятелей каменный дождь, или призвать из земли острые шипы, пронзающие оппонента снизу, или заточить его в янтарь, стенки которого будут постепенно сжиматься, пока не раздавят. Второе направление – это защита. Стихия гео позволяет использовать множество самых разнообразных барьеров, усложняющих врагам процесс вашего устранения. Например, вы можете окружить себя каменными стенами или создать подвижной щит из чистой гео энергии. Третий же вариант не боевой, это – создание различных элементальных конструкций, таких как плотина, лестница, мост, колонны. Это подойдёт вам, если вы собираетесь выбрать более мирный путь изучения мира. Конечно, так или иначе вам придётся изучать все три пути, но развить до совершенства получится только один. Я знаю множество мечников, совершивших эту ошибку. Они считали себя гениальными, и действительно были талантливыми. Они подхватили понемногу отовсюду, но ни в чём не преуспели по-настоящему.
Существовала и ещё одна причина, по которой он так говорил. Что-то подсказывало ему, что в перспективе эта девушка может получить доступ и к другим элементам, и тогда ей в любом случае придётся трудно. Так или иначе Люмин предстоит выбирать, что для неё наиболее приоритетно.
Его слова текли плавно и размеренно, хорошо поставленная речь и правда звучала как лекция, любое учебное заведение с радостью приняла бы такого наставника. Ему ведь уже не раз говорили, что, если по какой-то причине придётся прекратить работу в ритуальном бюро, какая угодно школа или институт с ним готовностью распахнут перед ним двери.

Тяжело было на сердце у Сары, и не только потому что люди усомнились в их всемогущем божестве, их великом сёгуне, ну о и из-за абсолютно беспочвенных, она была в этом уверена, обвинени в адрес госпожи Наруками Огосё со стороны дипломатов Ли Юэ. И, хотя говорят, что беда не приходит одна, и новая проблема не заставил себя ждать, Сара воспряла духом, услышав об этом. Если удастся доказать, что аномалия элемента электро имеет природное происхождение, то появится ниточка, благодаря которой они шаг за шагам смогут найти доказательства, что их Архонт не имеет никакого отношения к тому, что корабли страны камней затонули из-за молний.
Политик из неё был так себе, великая Гудзи Яэ всегда справлялась лучше, но зато Сара всегда оставалась честной, прямолинейной и целеустремлённой. Если она решила чего-то добиться, она в лепёшку расшибётся, но достигнет цели.
Внезапно воздух пропитался электричеством, фиолетовые отсветы какого-то нездорового, воспалённого, слишком густого и тёмного оттенка заплясали вокруг, и только превосходная реакция спасла Сару от того, чтобы её ударило. Неверящим взглядом она уставилась на то место, где молния прошила землю, оставив глубокий выжженный след после себя. Такое наказание обычно постигало ужасных грешников, не зря говорили, что за святотатство они будут поражены громом среди ясного неба, но она-то не могла входить в число этих людей. Хотя, конечно, этого мало для доказательства. Чужеземцы могли зайти так далеко, чтобы заявить, мол, госпожа сёгун утратила рассудок и уже не отличает своих и чужих.
Ещё один разряд заставил Сару распахнуть крылья и взмыть в воздух. Казалось, конечно, что так она станет гораздо более лёгкой мишенью, но правда заключалась в том, что она нигде не в безопасности – ни внизу, ни в полёте. Зато так ей проще будет маневрировать, теперь она гораздо быстрее. И, следует сказать, эта опасная атмосфера нравилась ей. Сара любила принимать вызовы от окружающего мира.
Внезапно она заметила внизу чью-то фигурку, такую беззащитную с высоты, но вокруг уже до смертоносной белизны искрилась земля, и вряд ли незнакомец успеет увернуться. Даже не размышляя, Сара стремительно спикировала вниз, сбивая его с ног, подхватывая и унося в сторону. Но только когда она поставила свою живую нашу на землю и отстранилась, ей удалось рассмотреть знакомые уши и хвост, и это лицо она не забыла бы никогда.
Генерал Горо. Собственной персоной.
— Прошу простить меня за фамильярность. Вам угрожала смертельная опасность, – она сама прекрасно понимала, насколько нелепая сложилась ситуация, но что поделать. – Я бы предпочла сразить вас в честном поединке на поле боя, я никогда не пользовалась слабостью соперника.
Она старалась звучать сурово, чеканя каждую реплику, но уже догадывалась – дальше им придётся сотрудничать. Похоже, что ни один из них не понимал, что здесь происходит. Хотя на пути сюда Сара задавалась вопросом, могут ли молитвы Божественной Жрицы Ватацуми повлиять на погоду подобным образом. Она действительно предполагала, что та девушка способна на очень хитрые ходы, но теперь усомнилась в её причастности. Вряд ли Кокоми отправила бы своего полководца прямо в пекло.

Почему огромная фабрика простаивает без дела? Почему её закрыли так быстро, и общественность так и не узнала причин? Почему застрелился ведущий учёный последнего проекта, принятого в разработку здесь, не оставив даже предсмертной записки? И почему даже власти предпочитают игнорировать всё перечисленное? Как будто они заключили некую договорённость, по которой не трогают это место, но ради чего они могли бы подвергнуть опасности такое количество людей? Ведь что ни месяц – то кто-нибудь любопытный находится, желающие то испытать свою храбрость, то докопаться до истины, там исчезли какие-то подростки из Гильдии искателей приключений, а также несколько репортёров «Паровой птицы». Безумству храбрых поём мы песню, как говорится. А ещё, по его мнению, это был тот случай, когда идиотов, каких мало, оказывается на удивление много. Несмотря на то, что здание давно опечатали со всех сторон, так что через центральный вход больше нельзя стало войти, они всегда находили способ проникнуть внутрь.
Любопытно, любопытно. Дотторе обожал совать клюв маски, даже когда его не приглашали. Хотя нет, не так – в особенности туда, куда его не приглашали. Ведь именно там по его опыту происходит самое занимательное.
Здесь пахло чужими грязными секретами, пахло смертями и опасностью, всё как Дотторе любил. Он обожал любоваться плодами чужой глупости — единственное, чем люди никогда не переставали его удивлять. Поэтому приближался он прогулочной походкой в весьма хорошем расположении духа, широко улыбаясь коллеге. Выглядел же Дотторе, как и всегда, как человек, чью самоуверенность ничто и никто не может поколебать, а совесть его кристально чиста. Он театрально кланяется Колумбине, после чего широким жестом гостеприимства, словно развалины эти принадлежат ему, указывает на фабрику, на её высокие монолитные стены, вздымающиеся к небесам трубы и чёрные провалы окон без стёкол.
— Прекрасный вид, не так ли, коллега? Если что-то величественное в необратимом распаде чего-то настолько грандиозного.
Он готов поспорить, что размахом она не уступает Заполярному дворцу. И, судя по планам здания, которое раздобыла для Дотторе разведка, куда больше находится под землёй. Возможно, даже уходит далеко и глубоко под воду. Мурашки предвкушения пробегали по коже, и ему не стоялось на месте, но, как известно, поспешишь – не только людей насмешишь, но и голову свернёшь. Свою же голову Дотторе вовсе не горел желанием по-глупому потерять, особенно после того, как она осталась у него в единственном числе.
— Распад необходим для того, чтобы выстроить нечто новое, нечто лучшее. И я весьма благодарен вам за то, что вы составите мне компанию в этой великой миссии.
Можно подумать, они собрались свергать Селестию, а не исследовать богами забытые недра никому не нужной дыры. Или что Колумбина могла не выполнить приказ самой Её Величества. Или что Дотторе действительно рад и счастлив её сопровождению. Он, который обычно брал с собой куда либо компанию либо в качестве пушечного мяса, либо как подопытных, которые так или иначе в любом случае не вернутся назад. А зачем их беречь, если полно как тех, кто желает послужить Снежной верой и правдой, любой ценой, так и тех, у кого нет выбора, кроме как отдаться армии и надеяться на лучшее. Ах, да, и, конечно же, дураков, прельстившихся яркой обёрткой «прекрасных слуг Царицы» и маячащей на горизонте блестящей славой, совершенно не представляющих себе, что на самом деле придётся делать и чем жертвовать. Их даже никто не хоронил как следует в большинстве своём — не то, чтобы не хотели, просто некоторые задания включали в себя такую опасность, что порой не оставалось тела, или же считали нецелесообразным соваться туда, чтобы это тело достать. Только потеряли бы ещё больше людей.
— Как вы посмотрите на то, чтобы проникнуть внутрь через окно? Видите ли, я бы не хотел делать лишние отверстия, ведь нам потом это чинить. Когда фабрика вновь придёт в действие, нам не нужны будут незваные гости.
А некоторые досужие индивиды воспринимали пролом в стене как приглашение войти. Конечно, ему всегда пригодится живой материал, но слишком много трагических несчастных случаев насторожит правительство, и, того гляди, явятся жандармы.

И вот почему некоторые не делают то, что им велено? Джохар, конечно, не обязан, они не являются начальником и подчинённым, но здравый смысл ведь должен быть, верно? Во-первых, если для одного из них всё обернётся плохо, второй должен иметь возможность ускользнуть и донести в Академию, либо же разработать собственный план действий по тому, как можно исправить ситуацию. Во-вторых, вмешавшись, Джохар выдал слишком много ненужной информации. Пустынники не должны были заподозрить, что они разыскивают именно рог, Альхайтам собирался окольными путями навести их на ответы по интересующим его вопросам. Если они узнают, что за артефакт ищет Академия, то как минимум стоимость их услуг возрастёт до небес, а, если подумать как следует, то Пустынники ведь не считают, что чем-то обязаны жителям столицы, и они всегда оставались наособицу, себе на уме. Зарезать городских дураков и прикарманить ценный предмет себе им не впервой. Хотя вокруг рога ходили не только красивые слухи, манящие искателей приключений и охотников за наживой, некоторые истории вызывали ни много ни мало как мороз по коже. Однако, если даже они сами предпочтут не связываться с опасным предметом, что им помешает продать информацию кому-то ещё? И не только о роге, но и о составе группы, посланной на его розыски. Сейчас, когда у такого большого количества народа во всём Сумеру есть веские причины не любить «приспешников Академии», необходимо было соблюдать ещё большую осторожность, чем обычно.
Но вылетевшие слова уже не вернёшь, и Альхайтам решил работать с тем, что есть.
— Золотой водопад уносит воспоминания, он унесёт и вас, если вы ему позволите, – сказал мужчина.
Любит же они здесь иносказания. Что же, нужно поразмыслить. Смерть согласно их повериям – золотой сон, а что же может означать золотой водопад? Может быть, это иносказание, или же следует понимать буквально?
— Может быть, это придаст вашим словам больше конкретики? – Альхайтам бросил Пустыннику небольшой мешочек, туго набиты золотыми. – Это аванс. Остальное будет зависеть от полноты ваших сведений.
— Перед глухими и слепыми можно распинаться от рассвета до заката, они не поймут. Найдите золотой водопад, и, если разум и удача будет на вашей стороне, вы получите все остальные ответы. Но берегитесь, у чудес того, что вы ищете, высокая цена. Гораздо выше, чем то, что вы можете отдать нам, даже если это будут все ваши сбережения.
— В этом году цену ещё не платили, – добавила одна из девушек. – Может быть, и не придётся, – она насмешливо взглянула на двух учёных.
Цена, значит. И явно не деньгами. Были в этом мире гораздо более значимые ценности. Рассудок, кровь, даже сама жизнь.
— Люди не любят правду. Они выхолостили историю до беззубых сказок для детей. Поучительный сладкий нектар вместо неприглядной истины. Однажды им придётся понять, что уроки жизни не состоят из добра и зла, — заявив это, мужчина, который рассказал про золотой водопад, отвернулся, давая понять, что разговор продолжен не будет.

Моракс никогда не боялся смерти. Никогда. Она оставалась его самым верным, самым постоянным спутником, никогда не отстающим ни на шаг. Порой он задавался вопросом, почему она забрала у него лучших, а его самого оставила невредимым. Если бы только он мог поменяться с ними местами, он бы даже не задумался. Но его срок ещё не настал, и он смирился с этим. Какая же ирония, что он прошёл через все войны и катастрофы для того, чтобы теперь, отойдя наконец от дел и получив возможность спокойно насладиться результатами всех вложенных усилий, Чжун Ли обнаружил, что старая приятельница наконец-таки его настигла. Как если бы всё это время она попросту забавлялась с ним, как дети во дворе, играющие в пятнашки, но намеренно не настигающие «добычу», чтобы продлить развлечение. Она никуда не торопилась, ведь никто, даже божества, от неё не денутся. Рано или поздно её холодные руки дотронутся до каждого на этом свете. И, будто очарованные волшебной дудочкой, они потеряют способность сопротивляться и последуют за ней куда угодно.
Но теперь смерть внушала Чжун Ли истинный дикий ужас, заставляющий кровь малодушно стынуть в жилах. Нет, превратиться в живую развалину, похожую на те статуи в долине Гуйли, не казалось ещё худшим, что его ждёт. Но он не хотел терять Тарталью. Тело не жаль, незаконченных дел, которые совсем никого не нашлось бы продолжить, тоже нет. Но, впервые раскрываясь навстречу молодому человеку и принимая своё влечение, чувственную сторону, Чжун Ли даже не предполагал, что их истории суждено оборваться так скоро. А кто позаботится об Аяксе, когда его не станет? Каково это — поверить в свою нужность и важность, отдаться ей со всей юношеской пылкостью и бескомпромиссностью, чтобы почти сразу же лишиться всего? И он сам – он не желал, чтобы всё так завершилось: так быстро, так безнадёжно. Ведь то, что между ними произошло, напоминает сказку, самую настоящую сказку о чудесах, где обязательно должен быть положительный конец. Каждый раз, когда они встречались и занимались чем-нибудь вдвоём, всё как бы оставалось позади. Всё, кем они были прежде, их жизненный опыт, пережитые потрясения, страдания, подвиги. И они уже не божество, воспетое многочисленными сказителями как недосягаемо великое и всемогущее, и посланец скованного снегом и льдами далёкого сурового королевства, не прощающего ошибок и готового на всё во имя поставленных целей. Они – два человека, двое равных, и разделявшая их пропасть попросту исчезала. Эти слова, «я люблю тебя», стёрли её.
Возможно, именно поэтому в присутствии Аякса он если не исцелялся, то мог позволить себе не обращать внимание на происходящее с ним. Аякс был персонажем их собственной баллады, и, словно вплетаясь в повествование, Чжун Ли получал естественную сюжетную защиту главных героев. Конечно, многие истории выплеснули в лицо читателям трагедию на последних страницах, но у них — романтическая повесть. В таких персонажи всегда в финале живут долго и счастливо, и занавес встречает их уходящими в полное наивной веры в лучшее будущее рука об руку. Иначе говоря, пока они вместе, беда обойдёт его стороной. Она не посмеет вмешаться и испортить их мелодию, как злой дух, что ворвался в самый разгар пёстрого праздника.
Но ему всё ещё страшно. Потому что Чжун Ли слишком хорошо понимает, смерть — не худшее, что может его ожидать. Хуже будет дойти до такого состояния, когда у него не получится больше сдержать слёз… и не получится удержаться от мольбы добить его, избавив от мучений, потому что есть в мире слишком много того, что гораздо, гораздо хуже смерти. Он чувствует сотни крохотных игл, впивающихся в кожу там, под плотной тканью одежды, вгрызающихся глубже. Это происходит каждую минуту, каждую секунду.
Солнце бьёт в глаза, обжигая их, а ведь оно уже не такое уж яркое, ведь полдень давно прошёл. Чжун Ли осознал, что слишком долго пробыл впотьмах, не решаясь прибавить освещения, чтобы ещё лучше рассмотреть каждую подробность разъедающей его болезни. Он, кто привык встречать любую угрозу лицом к лицу, потому что не сомневался, что справится, примет брошенный вызов достойно, не мог заставить себя столкнуться с неизбежностью. С этим нельзя сражаться. Против этого не помогут выдержка и стойкость — на самом-то деле Чжун Ли не без внутреннего содрогания ждал момента, когда и то, и другое ему откажет. Даже скалы обращаются в прах, даже самый прочный валун можно разбить вдребезги. Нет, он не боялся гибели, но ему внушали интуитивное отвращение грядущие позор и унижение. Он не станет ничьим бременем, не станет жалкой тенью самого себя.
А что, если его разобьёт паралич? Что, если он даже потеряет право выбрать свою судьбу? Возразить тому, как другие решат поступать с ним, ведь самый дар речи откажет ему. Продолжая всё помнить и всё понимать, останется на милости у тех, кто его окружает, утратит даже самую малую толику самостоятельности. Он не сможет попросить это прекратить и не сможет сам оборвать своё существование.
— Пожалуйста, расскажи мне ещё что-нибудь о себе, – это отвлекает от того, что Чжун Ли рассчитывал никогда и ни при каких обстоятельствах не испытать — чувства загнанного зверька, когда к нему приближается хищник, ходит кругами, но всегда следит, чтобы у жертвы не появилось даже призрачного шанса ускользнуть. — Было что-нибудь забавное… на работе? Или, может быть, какие-нибудь новости о твоей семье?
Он хотел слушать, ему всегда нравилось слушать Аякса, вне зависимости от того, что тот говорит. Каждая незначительная мелочь имела для него значение. И он запоминал их. Составлял себе полную картину из множества на первый взгляд совершенно разрозненных, не сразу и сообразишь, как их соединить, кусочков мозаики. Небеса, Чжун Ли ведь ещё совсем недавно всерьёз был уверен, что каждая такая деталь ему пригодится, ведь это очень, очень важно, когда собираешься провести с кем-то жизнь, многие годы, раскинувшиеся перед ними, как заметённые искрящейся белизной просторы родины Аякса. Но есть ли у него в запасе ещё хотя бы несколько месяцев? Как быстро вообще будет развиваться, набирать силу, шаг за шагом отнимая всё, чем он так дорожил, его палач? Незнание – тоже форма пытки.