but
[indent]  [indent]   [indent]  i n    t h e    e n d    i t ' s
[indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent] always me alone

Рейс «Санкт-Петербург — Мадрид» — это ваше счастливое направление. Но вы испортите счастье своими же руками. Вы всегда получали то, чего хотели. В этот раз вам придётся добиваться не только своих желаний, но и того, без чего вы не сможете жить, собственными силами. Никто не поможет вам. Феи-крёстной в реальном мире не существует.

Это был самый дурацкий сон в его жизни, озвученный приятным голосом, который объявляет рейсы в аэропорту. Он открывает глаза и перепугано осматривается по сторонам, а потом видит перед собой большой таблоид и мигающую строку: 

Рейс «Санкт-Петербург — Мадрид»

ошибка #1
не будь придурком

Саша паркует свой ядерно-синий Шевроле с открытой крыше около первого попавшегося ресторанчика, под невнятные крики, возгласы и улюлюкания своей супер-команды. Непонятным образом в салоне вместилось шестеро человек, несколько бутылок текилы, ящик пива и целый список нарушений, которой мог бы торжественно прочесть любой патрулирующий полицейский. Но Саше непонятным образом удаётся избегать неприятностей, словно бы тот самый ангел-хранитель существует; только совершенно непонятно, за какие заслуги, ведь если быть честным, Саша ничего хорошего не заслужил и не сделал. Всё, что он умеет — ловко выпрыгивать из машины, неизменно производя впечатление на девчонок. Он и сейчас перепрыгивает через дверцу, чудом удерживает равновесие, но слегка покачивается, оказываясь на твёрдой земле — не следовало пить, прежде чем садиться за руль. Ему снова п о в е з л о. Следом за ним выползают из машины такие же молодые, лишённые понятия социальной ответственности люди: лучший друг Никита — сын газового магната, ещё один друг (не настолько лучший, но временами полезный) Данил — сын местного прокурора, который оказывается весьма нужным звеном в этой дружеской цепочке, когда появляются проблемы с законом; друг Никиты — это Егор, выглядит мрачно и даже пугающе, отсидел кое-какой срок за решёткой и теперь пытается то ли окончательно проиграть свою жизнь, то ли найти себе место; Рита — подруга, иногда невыносимая стерва, иногда человек, который возьмёт на себя вину за ДТП, случившееся по твоей вине. Её отец владеет разношёрстным бизнесом и даже заводами в Китае, а ещё многими детьми, имена которых даже не знает. Быть может, о существовании их тоже не знает. Зато знает о Рите, и та получает долю за всех брошенных детей. Если в компании растворились все деньги — Рита непременно придёт на помощь со своей безлимитной картой. И конечно же, Мира — модель с длинными ногами, тонкой талией и внешностью настолько притягательной, что все парни вокруг её хотят. Соблазнил Миру — гордись, расскажи об этом всему миру и напиши в Твиттере. Был один раз — второго не будет. Мира выбирает лучших. Мира знает чего хочет и позволяет Саше обнять себя за талию. Саша никому не признаётся в том, что у них было три раза и никогда не признается, чтобы обязательно случился четвёртый. 

— Саш, а какого ты нас привёз сюда? — Рита оборачивается на своих высоких шпильках, вставая в позу полного непонимания. На фоне ресторанчика этакого среднего класса она в брендовом платье выше колен смотрится нелепо и даже забавно. Будто модель из глянцевого журнала вырезали ножницами да приклеили на газетную страницу, на какие всегда пускают дешёвые краски при печати. Впрочем, его машина вписывается не более гармонично, нежели недовольная подруга. 

— Он захотел быть ближе к народу, — откликается Никита и вероятно, найдя свой ответ достойным смеха как хорошая шутка, расхохотался на всю округу. 

— Мой старик в отличии от твоего не лезет в Госдуму, придурок. Я хочу есть и мне плевать на ваше мнение, — отмахивается рукой, после чего надевает солнцезащитные очки. Иногда его лицо крутят по ТВ. Наиболее часто, если случается очередная авария в центре города или другая маленькая неприятность, при которой непременно упомянут имя его всевластного, всесильного отца. Он вовсе не интересуется политикой, а всего лишь владеет крупной сетью отелей по всему миру, попадает в ТОПы успешных бизнесменов и просто людей. Чёрные пятна подобного рода на репутации, быть может, не фатальны, однако раздражают. Откупиться от прессы, заткнуть телеканалы, убедить людей в том, что в его отелях нет подпольной продажи запрещённых веществ — всё это головная боль и вред больному сердцу. Саша понял естественным путём то, что следует быть осторожнее, то ли во благо своё, то ли во благо отца. А быть может, во всеобщее. Но даже пошатнувшееся здоровье папы не мешает водить машину после нескольких бутылок пива. Теперь он довольно улыбается, обнимает Миру, вероятно всерьёз собираясь перекусить в этой забегаловке. Переступая порог, он даже не заметил, что ресторан — турецкий. 

Мало ли турецких ресторанов в этом городе? 

Т а к о й ресторан был один. 

И ты всё разрушишь своими руками. 

Заведение изнутри встречает посетителей ярким ароматом пряностей, специй, свежей зелени. Со стороны кухни пахнет жареным и свежей выпечкой. Они же встречают посетителей и персонал шумной компанией, которая обещает немало проблем, немало шума и в конце концов, опустевший зал. Никита умудрился прихватить текилу и теперь беззастенчиво отпивает из горла, болтаясь где-то позади. Егор и Даня озадаченно осматриваются, не понимая, как себя вести, а Рита определённо чувствует себя некомфортно, водя оголёнными плечами, будто здесь холодно. 

— Ну чего стадом встали? Вот же бараны, — Саша интуитивно движется в верном направлении — присматривает свободный столик в углу, но даже забиться в угол будет недостаточным, чтобы не доставлять неприятностей. 

Они здесь — нечто инородное. 

— Лучше бы поели в каком-нибудь отеле, — Рита звучит точно голос разума, который в остальных головах работает с очевидными перебоями. 

Некоторое время они обсуждают меню и должно быть, очень громко — другие гости то и дело оборачиваются в их сторону. Мальчишкам явно не хватает чувства такта: они откровенно ржут (даже не смеются) над непривычными названиями блюд, точно сбежавшиеся со школьных скамей. Или вовсе из детского сада. Сашин голод определённо невовремя разыгрался и его внезапные идеи никогда не заканчивались чем-то хорошим. Никита выкрикивает привычное: официант! Едва ли здесь подзывают официантов. К ним подходит мужчина с блокнотом. Можно догадаться: будет принимать заказ. Высокий, не молодой (в отличии от тех мальчишек, которые вероятно здесь на полставки), на вид сдержанный и определённо турецкого происхождения. Саша догадывается, что стоит перед ними хозяин ресторана — они часто работают и готовят на своих кухнях, решая не забиваться в душные кабинеты да бухгалтерию. В этом их отличие от русских. Но даже тот факт, что заказ принимает хозяин (значит было решено, что с этой ситуацией другим будет справиться сложнее), не останавливает от какого-то безудержного сумасбродства. 

— Ваш заказ скоро будет готов, ожидайте, — стараясь быть вежливым наконец выговаривает он, после того как долго записывал в блокнот их длинные пожелания. Девочки особенно отличились, в итоге попросив просто салат и без свежего лука.  — Молодые люди, могу ли я попросить вас вести себя спокойнее? Здесь присутствуют другие гости, которым может быть некомфортно, — он произносит всё ещё вежливо, однако довольно твёрдо свою просьбу, прежде чем удалиться на кухню. 

Но молодые люди вежливых просьб не понимают — они разражаются таким смехом, каким сознательные люди определённо не смеются. Конечно же девочки стараются вести себя тише. Саша вальяжно перекидывает руку через плечи Миры, разумеется, сидя рядом с ней на диванчике и демонстрируя всем видом что этот трофей — его. Пока они ходят вместе, никто из парней не решается подойти к ней и ему это определённо доставляет удовольствие. Ему хотелось перевести эти отношения на новый уровень, но Мира столь загадочна, что в любой миг может ускользнуть из рук. 

— Хочешь, кинем этих придурков и поедем в отель вместе? — шепчет ей на ухо, на что получает лишь обворожительно-таинственную улыбку. Она легонько отталкивает его, но во взгляде он улавливает согласие на любое смелое действие. 

— Я не люблю парней, которые бросают своих друзей. Бросать — это плохая привычка, — и её ладонь мягко опускается на его колено.  — Готова поспорить, в детстве ты терял все свои игрушки и любимых у тебя не было, — отчего-то это звучит настолько возбуждающе, что Саша начинает ёрзать на месте и жалеть об остановке здесь, а не под первым отелем с люкс-номерами. Мира учится Восточно-Европейском институте психоанализа и, быть может, поэтому столь ловко умеет овладевать людьми (особенно мужским полом); соединяя «красивые» мозги с другими не менее красивыми частями тела. Саша не вдумывается, норовит к ней приблизиться. А со стороны это выглядит куда хуже, чем в действительности. 

Со стороны это парочка, которая зажимается в углу и вот-вот начнётся нечто, не предусмотренное для общественных мест. Никита снова громко смеётся, заставляя вздрогнуть пожилую даму, сидящую за окошком под окном со своим пожилым кавалером. Быть может, этой пожилой паре захотелось экзотики или напротив, они приходят сюда каждые выходные; едва ли им нравится вздрагивать, попивая турецкий чай каждый раз, когда позади какой-то молодой человек издаёт звуки белуги (а точнее, смеётся). Через некоторое время дама подзывает работника ресторана и через секунду этот работник предстаёт перед ними, заставляя утихнуть ненадолго. 

— Извините но, наши гости уже жалуются, пожалуйста не создавайте столько шума, — произносит он с уловимым акцентом и уходит. 

— И правда, Саша, некрасиво получается, — на сей раз Мира отталкивает его увереннее, прерывая попытки забраться то ли под юбку, то ли добраться до определённых точек на её теле.  — Зачем мы сюда пришли? Никиту нужно было отвезти в зоопарк. 

— Кстати, отличная идея, — поддерживает её Рита. 

— Хорошо, поедим и сразу поедем в зоопарк. Ну заплатить хотя бы надо или как? — тяжело вздыхая (его будто жестоко обманули или наказали, лишая сладкого), Саша отодвигается. 

Вскоре возвращается хозяин, расставляя на столе то, что заказывали эти гости, едва ли соображающие, что вообще заказывают. По меньшей мере Саша догадывался что лахмакун будет вкусным — это почти пицца, разве что на турецкий манер. Но попробовать турецкую пиццу ему было не суждено. 

— Хочу заметить, здесь неподалёку есть мотель. Если вы так нуждаетесь в этом, можете отправиться туда прямо сейчас, — и тяжёлый взгляд мужчины опускается на Сашу, который выглядит до того невинно и молодо, что вообразить его в таком месте почти что противно. Возможно, ему не дали больше семнадцати, а то и куда меньше. Лишний повод возмутиться тем, какие «безответственные эти русские в воспитании детей». 

— А зачем мотель? У вас здесь тоже неплохо, — весело отвечает, хлопая ладонью по месту возле себя. Друзьям конечно же весело, только Егор супится, присоединяясь к притихающим девочкам. 

— Здесь общественное место и мы просим уважать право каждого на приятное времяпровождение, молодой человек, — последнее он подчёркивает грозным тоном, словно бы до «молодого человека» тот ещё не дорос. — Другим неприятно на это смотреть. 

— Если я буду постоянно думать о том, что неприятно другим... 

— Извините пожалуйста моего друга, — в разговор, походящий всё более на игру «отбей мяч», вмешивается Рита, прерывая Сашу и обращаясь как можно вежливее к хозяину заведения.  — Мы будем вести себя прилично. 

Её дипломатичность вот-вот сработала бы, не случись нечто выходящее за границы чужого терпения. Никита заливает в себя текилу из бутылки — это зрелище буквально заставляет покраснеть глаза, которые были тёмными и темнели с каждой секундой. Теперь хозяин разозлён. 

— Мало того, что вы ведёте себя недостойно, так ещё и нарушаете правила. Здесь запрещены алкогольные напитки. Сколько вам лет? Я не буду нести ответственность за это, поэтому прошу вас покинуть моё заведение.

— Вы сейчас намекаете на то, что мы малолетки? — вспыхивает Саша, будто бы чувствуя чужую злобу и впитывая её в себя. Возникать ему не стоило, так как в этой компании он — самый молодой. Должно быть, в этом убеждён мужчина. 

— Я не буду в этом разбираться. Покиньте заведение, — упрямо повторяет он, теперь указывая рукой на дверь и застывая в этой позе до того момента, пока все не поднимутся. 

— Мы заплатим... 

— Нет! Вы сделаете мне услугу, если сейчас же уйдёте. 

Разумеется, любой дурак должен знать, что в подобных местах нельзя пить. Быть может, хозяин глубоко чтит свою веру и придерживается её законов (по законам шариата алкоголь — грех), а быть может — со «своим» вход строго запрещён. Они уходят. Саша оборачивается зачем-то, прежде чем выйти. Ловит тёмный взгляд из-под чёрных бровей, столь пугающий что хочется съежиться. Им бы никогда больше не встречаться. 

[indent]

ошибка #2
не пренебрегай отцом своим

Нервными движениями папа пытается разрезать кусок мяса на белой тарелке — то ли нож тупой, то ли его сын совершенно тупой. В зале ресторана приглушённый свет, расхаживают официантки со стройными ногами и пахнет переплетениям дорогих вин из отельного погреба. В стороне сомелье и директор ресторана по совместительству негромко ведает гостям о происхождении вина из региона Приорат. «Сделано из сортов гарнача и кариньян со старых лоз и обладает яркими ароматами лакрицы, смолы и пьяной вишни», — звучит словно музыка, какую можно слушать бесконечно. Но резко симфонию нарушают крайне неприятные звуки — нож по тарелке. Папа живёт в отеле, пренебрегает своим роскошным домом и любыми возможностями, чтобы жить не в президентском, а как подобает президентам и прочим важным особам. Отель — его дом. Он поджаривает яичницу на кухне с утра, заглядывает в холодильник по ночам в одном халате и тапочках, а потом повара не могут понять, куда исчезают их продукты. Здесь всё что необходимо для комфортной жизни. Саша мотается от одного места к другому, не понимая в общем-то, где его место в жизни. Дом настолько огромен и холоден, что хочется выть от одиночества и бежать прочь, только не в лес, который неподалёку. Бежать туда, где есть люди, а стоит оказаться в обществе — он снова не вписывается, оказываясь всюду персоной нон грата. По меньшей мере в отеле готовят вкусную еду с претензией на домашнюю, и она отличается от доставки, которой приходится пользоваться если пытаешься выживать в одиночку. Сегодня он живёт в номере, завтра проведёт ночь в клубе, а послезавтра быть может, заглянет в квартиру в центре и закатит очередную вечеринку. Папе что-то не нравится: он пережёвывает активно кусок стейка и пристально смотрит на Сашу, развалившегося на стуле напротив. 

— Сын, ты мне скажи честно, у тебя проблемы? Хотя не отвечай, я-то знаю, что проблемы есть. Только что делать с ними будем? — и Вадим Александрович продолжает терзать мясо на тарелке.  — Зря тебя в честь деда назвали. 

— А чего зря сразу? — подобного Саша слышать не любит; не любит напоминаний о том, что уродился каким-то неправильным. Его дед был святым — в прадеда, героя войны. В послевоенное время руки не опустил — трудился, построил дом, женился и родил папу. Дерево тоже посадил, разумеется, до сих пор стоит на даче как семейная реликвия, память неприкосновенная. Словом, Ланские то благородством берут, то деловитостью и предпринимательской хваткой. Не даром носят красивую фамилию: в случае Саши фамилия только девочек помогает завоевать и ему будто бы достаточно. Не нравятся ему разговоры о том, что нужно быть таким же и не позорить свой род. Да только Вадим Александрович не остановится. 

— Да ты прав, сам виноват. Думал, вот будет у меня сын — ни в чём отказывать не буду. Отгуляет за меня мою молодость. Знаешь, какая у меня была молодость? Никакой, — папа проводит салфеткой над губами и деликатно отпивает вина из бокала. Любит он говорить об ушедшей молодости, словно никак не смирится с тем, что она ушла.  — Ты мне скажи, почему всё из твоих рук валится? Ну вода, водичка! Бизнес — воду продавать. Как можно было не справиться? Всё сделали: и дизайн этикетки, и скважину выкопали, и маркетологов лучших наняли. Да любой дурак справился бы! 

Папа возмущается, но будто бы по-доброму. 

— Я не виноват, что в этой воде нашли какую-то «палочку»! Как я могу контролировать этот процесс? Пап, у меня образование знаешь, не бизнесмена и уж точно не того, кто воду проверяет, — изображая святую невинность, Саша разводит руками. 

— Кто ж тебе не даёт работать со своим «образованием»? Так, сын, если не возьмёшь себя в руки, не станешь работать хоть где-нибудь, попрощайся со всеми балансами на картах. А что? Вечно на моей шее сидеть будешь? Ланские никогда так не жили. 

— Ладно, я только в Европу смотаюсь... — недовольно бубнит Саша, разваливаясь на этом стуле теперь в депрессивной позе. Разговоры о работе и бизнесе навевают разве что скуку и желание заткнуть уши. Папа резко поднимает взгляд, уставляется так, словно ослышался. 

— Что? В Европу?! — теперь он злится, ударяя кулаком по столу (гости оборачиваются) никак не по-доброму. — После всего, что произошло этой весной! Три бизнеса угрохать, в обезьяннике посидеть, что там ещё было... что ещё было, Гриша?! — обращается к подошедшему Григорию, обязанность которого отвечать за благоприятную атмосферу в ресторане. 

— Разбитый Феррари, Вадим Александрович, — отвечает невозмутимо Гриша, не замечая взгляда, обещающего расправу в тёмной подворотне или на каком-нибудь складе в отеле. За машину, пожалуй, влетело больше всего, потому что раритетная и таких в мире больше не существует. Папа сперва переживает внутри себя прилив воспоминаний и сопутствующей злости, после чего переводит взгляд на Сашу; такой же взгляд, обещающий расправу и немедленную. 

— Может ты в Европу поедешь на разбитом Феррари, а? Свободен, Гриша. Не видишь, у меня здесь воспитательные работы. 

— Вечно говоришь о своей ушедшей молодости. Хочешь, чтобы и моя ушла? Прекрасно, она уже ушла! Завтра же пойду искать работу, — театрально взмахивает рукой, вспоминая кружи актёрского мастерства. Играть у него впрямь получается недурно, но никто не позволил даже задуматься о театральном ВУЗе. 

— Не смей! Уродился шантажист мелкий. Куда пойдёшь? В забегаловки полы драить? Тебя никуда не возьмут. А если и возьмут, заплатят два рубля, потому что не умеешь ни черта. Значит едешь в свою Европу, а потом пойдёшь в службу портье, понял? Будешь с низов начинать, как все Ланские. 

Отцовское слово — закон. Вадим Александрович не шутит или по крайней мере, Саша разучился узнавать его скрытые шутки. Нет, определённо не шутит. Сын не пристроенный — это не шутка. Но самое главное он расслышал достаточно хорошо. Пропустить тур в Испанию было бы позором, когда едет вся банда друзей. Не даром Гриша рассказывал про Приорат и Каталонию некоторое время назад. Когда ты молод, хочется побывать везде и всюду, попробовать всё, что можно и нельзя. Хочется бежать и быть может, в этом беге найдёшь, что ищешь. Саша уверен, что ему нужно что-то найти. Быть может, его место вовсе не здесь, а где-то очень далеко. А что будет после — пусть будет. 

[indent]

ошибка #3
не напивайся перед вылетом

Самолёт авиакомпании Иберия взлетел в воздух полчаса назад. Посадка была прекращена несколько раньше. Строка исчезает с таблоида, освобождая место под новый рейс, который готовится оторваться от земли. Он вздыхает с такой тяжестью и печалью, словно предстоит отправиться на чьи-то похороны. Перед глазами мелькают люди-люди-люди. Они начинают раздражать, как и гомон. Его голова вот-вот лопнет, разорвётся от боли. Ни таблетки, ни более народные способы не оказали такого эффекта, дабы не чувствовать вообще ничего. Накануне его квартира в центре лопалась от громкой музыки. Звенели бутылки с алкоголем, смеялись девочки, взрывали хлопушки — это был то ли день рождения какого-то друга Сашиного друга, то ли обыкновенная тусовка, он не помнит, а быть может не знает. Вечеринка произвела фурор — в два часа ночи под подъездом красовалась полицейская машина. Наутро предстояло поднять своё тело и прочистив желудок, немедленно одеваться. Его багаж был любезно собран подругами — они почти как мамочки, оставалось только взять документы и здесь Саша умудрился вляпаться. А потом таксист застрял в пробках. Багаж сдавался долго и мучительно. Голова болела — таблетка не успела подействовать. «Посадка завершена» — произнёс приятный голос. Оставалось только сесть перед таблоидом и думать. Вместо того, чтобы найти решение своей проблемы, Саша благополучно задремал. Однако отказаться от поездки в Испанию, от горячих испанок в ночных клубах и на пляжах он попросту не мог. Не может. Милейшая девушка на стойке с информацией сообщила, что есть возможность подождать следующего самолёта. 

Саша осматривается по сторонам в поисках того, кто способен ему помочь. Удивительные приключения сопровождают его с завидным постоянством и стабильностью. Удивляться не стоило, когда телефон озорно подмигнул да потух, ведь в состоянии алкогольного опьянения никто не думает, что телефон следует поставить на зарядку. Выругавшись себе под нос, он начинает искать очередное решение проблемы и вдруг находит его. 

— Извините, я вижу у вас телефон в руках. Могу ли я им воспользоваться?

Это была девушка, на первый взгляд обыкновенная, но, если присмотреться — даже весьма симпатичная. Не случись дикой головной боли, он бы понял, что её хочется рассмотреть получше. Тёмные волосы, смуглая кожа — явно не русская; везёт же ему на людей какого-то южного происхождения. Даже издалека она показалась располагающей, а не той, кто пошёл тебя пользуясь всеми прелестями русского языка. Теперь смотрит на неё сверху вниз и, очевидно, ждёт, пока она отдаст свою личную вещь совершенно незнакомому человеку. Его желания всегда исполняются. 

— Мой умер, — протягивает ей свой телефон, стучит пальцем по экрану, доказывая озвученный факт. — А я опоздал на самолёт. Извините, мне очень надо, — замечая некоторую неспешность (быть может, она вовсе собиралась вежливо отказать), он буквально и очень нагло забирает чужой телефон. Разве ему возможно отказать? Таким очаровательным парням ни в чём не отказывают. — Возьмите мой, возьмите же. Да и мой рюкзак возьмите, я ничего не сделаю вашему телефону, — торопливо скидывает рюкзак на её колени, словно бы оставляя залог; он ведь знает, что внутри документы и бумажник — этого достаточно. 

А потом отходит в сторону и быстро набирает номер. Память у него весьма недурная. 

— Слушай, Никитос, это Саша. Не знаю, когда ты это прослушаешь, но слушай... я опоздал, прикинь. Бухать надо было меньше. Говорят, тут следующий рейс будет... скоро. В общем скинь мне координаты отеля, а я найду способ зарядить свой телефон. И ржать не вздумай, придурок. Номер мне забронируйте, идиоты! Надеюсь, ты всё понял. Ладно, если не послушаешь это, приеду и убью тебя, понял? Ну давай, пока. 

Говорил он быстро, постоянно сбиваясь и оглядываясь. Когда сообщение было отправлено, постоит минуту-другую наблюдая за размеренной жизнью вокруг и после уж возвращается к девушке, которая была вынуждена его ждать. 

— Вот, говорил же, ничего страшного с вашим телефоном не случилось, — однако Саша опускается на сиденье рядом, очевидно не собираясь уходить так быстро. Склоняется низко, роняя голову чуть ли не на колени. В этой позе просидит несколько минут, собираясь то ли с мыслями, то ли переживая очередной приступ головной боли. 

— Вам не мешает весь этот шум? — вернувшись в обычное вертикальное положение, смотрит на незнакомую девушку несколько секунд и думает, насколько сумасшедшим выглядит. Он готов признать, что шум очень мешает, но этого не делает, начиная улыбаться и отмахиваться руками.  — Забудьте, не обращайте внимания. Вы меня очень выручили. Спасибо. Вы же говорите по-русски, правда? Вы понимаете меня? Thank you, all the best, — на всякий случай произносит он, прежде чем забрать свой рюкзак с её колен и поплестись прочь. Мало ли здесь иностранцев встретить можно.

Ему стало гораздо лучше, когда началась посадка, на которую он почти не опоздал. Оставив свой кофе и пончик у продавца, Саша рванул, но посадку, понимая, что ещё одного периода ожидания не переживёт. Разгуливать бесцельно по аэропорту и заряжать телефон в зоне ожидания крайне н у д н о. Впрочем, можно было не приставать к незнакомке, а сразу искать зарядку. Саша не поспевает порой за умными мыслями или напротив, они бегают быстрее. Теперь он ищет своё место, толкаясь в весьма тесном, набитом людьми салоне. Бубнит себе под нос извинения каждый раз, когда задевает кого-то или наступает на ногу. Бизнес-классы отличаются комфортом ещё на моменте поиска своего кресла, надо признать. Его голова готова разболеться снова от нехватки кислорода и громкого детского плача. Отчего-то в каждом самолёте найдётся маленький ребёнок, который будет орать весь полёт. Это жизненный канон, который нельзя отменить. Наконец-то пробравшись до своего места, точно сквозь огонь, воду и тернии, он падает на место. Ноги здесь особенно не вытянешь, руки, не расставшись и спинку назад не откинешь, разве что на чьи-то колени. Замкнутое пространство вовсе вызывает панику. Он мужественно улыбается самому себе, ведь это необходимо пережить. Иначе друзья будут слать фотографии красивых девочек, а ему останется только завидовать. Мысли о предстоящем отдыхе помогают расслабить плечи, даже повертеть головой в разные стороны и вдруг, замечает свою соседку. Она выглядит з н а к о м о й. 

— Оh, hello! Привет! Какая неожиданность... какое совпадение, — на мгновенье лишь он чувствует неловкость, может быть за почти украденный телефон. Но Саша не из тех людей, которые будут терзаться совестью или испытывать неловкость. Это состояние ему едва ли знакомо. Постукивает пальцами по подлокотнику, отчего-то решая этой бедной девушке окончательно надоесть. — Вы тоже летите в Испанию? Испания... красивая страна. Мои друзья улетели в Испанию раньше и теперь мне не очень хорошо из-за этого. Я опоздал на самолёт... ах да, вы это уже знаете. 

Кивнув головой, Саша ненадолго замолкает, уткнувшись в спинку кресла затылком. Однако мимо проходит пассажир, задевает его руку, лежащую на подлокотнике, и снова активирует функцию дурацкой, бесполезной болтовни. 

— Ненавижу эконом классы... особенно крайние места возле прохода. И возле туалета. Извините за такие подробности, но мы действительно недалеко от туалета. А знаете, в транспорте почему-то всем вдруг нужно в туалет. Вот увидите, один человек как минимум пять раз за час сбегает. У меня хорошая память на лица.

Разумеется, когда нужно флиртовать, Саша не говорит о туалетах. Но пока что до него едва ли дошло то, что с этой девушкой можно флиртовать. В салоне отчего-то темно, быть может по той причине, что снаружи наступает вечер. Он не успел рассмотреть её лица, прежде озабоченный своими собственными проблемами. А она была хороша не только лицом. Для него дело чести — позаигрывать с хорошенькой девушкой, иначе встреча с ней прошла совершенно бесполезно. 

— Да, все места в первом классе были заняты, а ещё говорят — бедность в стране. Но это не удивительно, они тоже не хотят знать такие подробности, сколько кто ходит. Что же... вы уже летали в самолётах? — наконец переводит взгляд на её профиль, пытаясь присмотреться. 

Но Саша не успеет провести опрос, какой положено проводить с соседями во время перелёта. После вступления и инструктажа пассажиров просят пристегнуть ремни безопасности, а следовательно, самолёт собирается вскоре взлететь. Ему не приходилось летать рядом с теми, кто делает это, впервые или вовсе боится. Подобное обещает только то, что ты сам растеряешься и не будешь знать, чем помочь. В салоне загорается свет (и даже свет в эконом классе отвратительно тусклый с каким-то синим оттенком), самолёт постепенно отрывается от земли, набирая мало-помалу высоту. Саша всматривается в едва знакомое лицо (всё ещё незнакомое) и отчасти интуитивно понимает, что эта девушка б о и т с я. Вероятно, боится летать. По меньшей мере, ему знакомо чувство парализующего страха. Её лицо в этом синем освещении будто посинело ещё сильнее или вовсе побледнело, не разобрать. Осмотревшись по сторонам, понимает, что никто не собирается приходить на помощь, а прямо сейчас снижается давление воздуха в салоне и впереди могут ожидаться всяческие зоны турбулентности. Она ведь, одолжила ему свой телефон (может быть и вынужденно), значит он должен что-то сделать. Странное чувство необходимости. Саша вдруг хватает её за руку и крепко сжимает в своей. 

— Не бойтесь, всё будет хорошо. Закройте глаза и дышите, слышите? Всё хорошо, хорошо. Вам нужно отвлечься. У вас есть любимый цвет? Жёлтый? Красный? Голубой? 

И пока самолёт взлетал, Саша держал за руку незнакомку. Пока самолёт взлетал, Саша смотрел в лицо, быть может, своей судьбе. В этот миг он позволил себе быть хорошим человеком, и заодно наконец-то рассмотреть красивые черты лица. В такие моменты не шутят, верно? Он ведь, не настолько п л о х о й. Но моменты рано или поздно заканчиваются. 

Самолёт словил свой поток воздуха, и стюардессы принялись вежливо обслуживать пассажиров. Настаёт время бюджетных ужинов, орешков с газированной водой, ликёров, вина и пива. Преимущества длительного полёта, а им предстояло просидеть рядом друг с другом не менее семи часов. Саша внимательно рассматривает макароны, бедно залитые соусом, в которых должны встречаться кусочки поджаренной куриной грудки, и только после начинает ковыряться пластиковой вилкой.   

— Значит вы летите на отдых? — решая отложить свой ужин, он довольствуется одним зелёным яблоком. Макароны не вызывают особого аппетита, надо отметить.  — Надеюсь, у вас есть компания. Такая красивая девушка и одна... вам точно нужна охрана, — вероятно, Саша наконец-то замечает, что рядом с ним сидит д е в у ш к а, а не особо неизвестного пола или неодушевлённый предмет. Красивая девушка с пронзительными зелёными глазами, которые определённо должны вдохновлять мужчин не подвиги (а тебя — на бестолковый флирт).   

— Знаете, ваши глаза мне кажутся знакомыми... — он вглядывается пристальнее, от упорства аж склоняя голову к плечу.  — Мы случайно не встречались на недавней вечеринке в Неон баре на Банковском переулке? — обыкновенно девушки подхватывают его мгновенно, но ему вдруг кажется, что тема вечеринок определённо лишняя и не вписывается в образ этой прелестной незнакомки. Быть может, прежде чем флиртовать, стоило хотя бы познакомиться.  — О да, что это я.. вечеринки — это зло, ненавижу вечеринки! Шумно, дымно, все курят, пьют, орут, как в зоопарке, — быстро переводит тему, ведь ему нужно словить её волну. Иначе контакт быстро прервётся. Перекидывается на её сторону, теперь опираясь рукой о подлокотник чужого кресла.  — Нет-нет... точно кого-то напоминаете. О, на самом деле у моей любимой бабушки были такие красивые глаза. Точно! — работает безотказно, только в этот раз изначально всё пошло кувырком; в этот раз всё будет иначе и закончится тоже иначе. На самом деле в его семье все светлоглазые. Саша очаровательно улыбается, пытаясь заглянуть в лицо незнакомки и сократить расстояние.   

— Ну ладно, наверное, у вас много интересных занятий, я не буду вам мешать, — однако улыбаясь плутовато, словно собирается противоречить своим же словам, Саша возвращается в обычное положение в кресле. У него впереди целая ночь — всё успеется. 

А завтра он найдёт новую девушку. 
[indent]

ошибка #4
не влюбляйся в незнакомок с зелёными глазами

Кислые мины, натянутые улыбки, несварение желудка и постоянный взгляд на часы - когда же прилично уже отсюда свалить? Вот что такое семейные ужины. И все равно люди с маниакальным упрямством продолжают устраивать семейные сборы, на которые надо неделю настраиваться, а потом еще неделю отпаивать себя сердечными каплями или виски.

Почему бы всем участникам не найти занятие интересней, не понимаю? Но что толку задаваться риторическими вопросами, когда я сам, словно мне совсем нечем заняться, оказывался в назначенном месте в почти_назначенное время? Я прекрасно знал, по какому сценарию пойдет ужин, если только я не внесу в скучную пьесу свежей струи. И все равно послушно шел петрушкой на балаган.

Семейная традиция – так я это едко называл. В какой-то мере так и было. Эти клятые семейные ужины обожала устраивать еще наша с Томом матушка, дай ей Бог крепкого здоровья. Она считала, что таким образом может нас сплотить, не учитывая тот факт, что сплачиваться никто из нас не собирался. Мне всегда казалось, что мы все – просто рандомные куски паззла, оставшиеся в коробке после сбора картины – никуда особо не приткнешь. И вот, спустя столько лет, Полли свято чтит семейные традиции. Правда Полли была бы не Полли, если бы не решила это дерьмо усовершенствовать. Теперь, семейный ужин в доме Флемингов с большой долей вероятности означает сватовство.

Когда это случилось в первый раз, я не просек фишку, слегка обалдев, когда незнакомая мне мадам, тряся своей пергидрольной гривой, с придыханием выдала, что ей много про меня рассказывали. Вот сомнительное заявление, я скажу, у меня в семье так себе репутация. Потом, с большим скрипом, мои заржавевшие мозги оценили ситуацию, и я даже стал с некоторым нетерпением ждать очередной претендентки на «долго и счастливо».

Каждый раз, заходя в прихожую дома Флемингов, я чувствую себя так, будто явился на прием как минимум в Букингемский дворец.  Тут только «медвежьих шкур» не хватало в этих дурацких шапках по четыре килограмма. Я обмениваюсь рукопожатием с братом. В противовес вылизанному, пахнущему дорогим парфюмом Тому, я категорически небрежен и с собой приношу в их прихожую запах сигарет, тертой кожи и машинного масла – у спидстера опять забарахлил мотор.

Потянув носом, я выдаю:

— Знаешь, ваш повар – единственное, что позволяет мне терпеть все это безобразие, которое устраивает твоя жена. Она же опять нашла для меня «идеальный вариант»?

Она так мне каждый раз говорила, клянусь своей несчастной тачкой! Я уже готов начать оскорбляться.

Первым делом я беспардонно направляюсь к бару, перебирая дорогие бутылки.

— Дерьмо, дерьмо, дерьмо... А, вот это ничего. — Плеснув в стаканы немного виски, я по-хозяйски передаю рокс Тому, — Ты же не думал, что я вытерплю это на трезвую голову, да? — По языку разливается привкус дыма.

За спиной Тома раздается звук шагов и следом появляется хозяйка дома. Я распахиваю руки в чрезмерной радости:

— А вот и Полли! — Обмен любезностями прерывается звонком в дверь, и моя улыбка становится плотоядной, — Дай угадаю, за дверью моя судьба?

Яркая бабочка подлетает ближе и садится на колено, обтянутое клетчатым хлопком, а Доктор не отмахивается от неё и улыбается чужой красоте: удивительный разрез крыльев, невероятный окрас из-за отсутствия цветных чешуек. Продуманность и уникальность, он любит подобные сочетания. Дева Лока хороша тем, что на ней почти невозможно встретить что-то, что не восхитит даже пытливый взор. Жаль, бабочка улетает почти так же быстро, как и прилетела, оставляя на ткани брюк едва заметные частицы пыльцы.
Пожалуй, эта планета привлекает Доктора тем, что похожа на южные континенты Земли: здесь возможно насладиться всеми оттенками зелени и всеми сочетаниям цветов, начиная от тех, которые способен различить глаз человека, заканчивая невероятным многообразием, доступным лишь для некоторых обитателей вселенной. Небо настолько же прекрасно: он любит рассветы больше, чем закаты, но именно этот закат — небо в оттенках багряного — помогает дышать полной грудью.
Возможность выдохнуть.
Возможность обрести покой, замедлив бег.
Доктор знал, что это будет непросто; да что там, он никогда не верил, что сможет остановиться, но всё произошедшее словно подсказывает, что ему нужна долгая, очень долгая остановка. Интересно, после этой остановки возможна смерть? А регенерация, когда случилась бигенерация? Мысли, мысли, мысли, он не способен замедлить даже их ход, что говорить о самом себе.
Было ли это плохой идеей?
Иногда в его голове царит сплошная неразбериха, но он старательно заглушает шум и отодвигает его не задний план, как привык — хотя и знает, что это не лучшее решение. Лучшим решением было бы дойти до истины и перестать себя истязать, так любит говорить Донна. Донна вообще любит много говорить. Она часто повторяет, что нужно жить дальше, но как жить дальше, оставаясь на одном месте? Жить без движения, жить постепенно, медленно, невыносимо медленно.
Ни один человек не поймёт того, что жить, оставшись на месте, застряв, как муха в стекле — невыносимо, потому что все атомы тела бунтуют против такого существования, требуют, чтобы произошло действие или противодействие, потому что жизнь в стазисе хуже смерти; это не отдых, не выходной и не отпуск, это маленькая смерть, с каждой новой секундой расширяющаяся всё больше, всё полнее, в глубину, в ширину, в уже изобретённые и ещё не изобретённые обозначения пространства, изводящая каждый миг времени, заставляющая взрываться каждый миг, твердящая «я не хочу, мне нужно больше, больше, больше, больше».
Доктор не понимает Мастера, не может знать и не может ощутить, что тот испытал, находясь внутри постоянного шума четырёх ударов, но ему кажется, что сейчас он слышит что-то подобное, только это не удары сердец, а ход времени, которое он пропускает через себя. Время кричит «откликнись на мой зов, приди ко мне, тебе так нравилось наблюдать за мной, тебе так хотелось впустить меня в свой мир и спутать мои нити, ты чувствуешь меня на генетическом уровне, ты слышишь меня в своих кварках, нейтронах, в каждой схеме молекулярной структуры, ты дотрагиваешься до моих струн и играешь на них бесконечную, древнюю, как само мироздание, песнь; ты способен услышать мою мелодию. Ты старше, чем любой из живущих во Вселенной, и только боги могут поведать тебе, откуда ты, как ты оказался возле того разрыва времени и пространства. Ты был потерян и обездолен, был одинок, и до сих пор не знаешь, что бы случилось, если бы Тектеюн не забрала тебя. Возможно, те, кто тебя оставил, вернулись. Возможно, ты бы не испытал принудительное забвение, а жизнь твоя стала бы хоть и не линейной, но объяснимой. Возможно, пра-вселенная оставалась бы для тебя лишь историей, рассказанной Браксом давным-давно в моменты неслыханной снисходительности. Возможно, ты бы узнал самого себя».
Доктор твёрдо знает, что это ему необходимо, но совсем не уверен, что это именно то, что ему нужно.

Сухими пальцами хватаясь за воздух, сжимая его в ладонях, вновь разжимая и с новым спазмом в легких отчаяния ловя губами струи живительного газа, который даёт  возможность дышать, но не спасает, не позволяет ухватиться за себя.
Падаю. Терплю крушение. Кричу S.O.S но сквозь вакуум слова не долетают до внешнего мира.
Для нас двоих времени больше не существует.
Мы смотрим вниз с замиранием сердца, наслаждаемся этим головокружительным видом.
Видом на бездонную, бесконечную пропасть.
Где же вы, нужные слова? Почему вас иногда так не хватает? Да и так ли необходимы они сейчас?
К черту!
Знаешь, Трев, однажды я заглянула в твои глаза, и поняла - Лола-ты обречена.
Для этого мне хватило всего одной встречи с тобой, одного твоего взгляда, одного прикосновения.
Этого было достаточно, для того, чтобы я поняла-нам лучше больше не встречаться. Выбросить тебя из головы как выбрасывают ненужные вещи: остаточно, раз и навсегда.
Зарекалась, Господи, как же я зарекалась, что больше «никогда».
И посмотри где я в итоге оказалась?
К чьей спине так отчаянно прижимаюсь сейчас? Чьи пальцы лихорадочно ищу в полумраке? Чей запах вдыхаю, до отказа наполняя им легкие?
Почему ты мне это позволяешь, Трев?
Почти не слышно, как бьётся сердце и наши желания, наверное, не совпадают...
И вроде всё хорошо, только пустота поедает меня изнутри как кислота. Это сравнимо с тем, как когда за огнями реклам я чувствую, как этот город одинок. Это когда вокруг смех, улыбки, объятия, а ты самый одинокий человек во вселенной.
Вывернула душу наизнанку. Болит. Не потерять бы себя... И только несколько мгновений проведенных с тобой как очередная доза обезболивающего.
Вечер незапланированных встреч и отвергнутых улыбок...
Слушаю твой голос и делаю вдох.
Спасибо.
Ты ведешь меня уверенно к центру террасы, я послушно следую за тобой, как никогда понимая то, что совершаю самую глупую ошибку в своей жизни, но отдавая себе отчёт в том, что по-другому поступить я бы не смогла.
Сто раз в секунду возникает дикое желание коснуться твоих губ, забрать всё твоё тепло, чтобы наконец согреться.
Тихо смеюсь, поднимая глаза к твоему лицу. Кладу голову на грудь, прижимаясь плотнее.
-Обещаешь? -шепчу, слыша как дрожит мой голос.
Твои нежные руки обжигают мою ледяную кожу, которая жадно впитывает их тепло, пытаясь компенсировать все дни немого одиночества и скулящей тоски, уничтожая ранее столь прочный фундамент не знания самой себя и верного пути.
В этот момент я увидела в твоих глазах пылкий огонек, разгоревшейся в ответ на мои беззвучные мольбы. На миг я испугалась, что это мгновение слишком эфемерно, слишком сладостно, чтобы быть правдой. Будто моргну, и все исчезнет. Но трепещущие удары сердца слишком правдоподобны, слишком громогласны, чтобы оказаться игрой воображения.
Когда я, наконец, осознала, что жизнь дает мне еще один шанс, столь дразнящий и желанный,  по моему телу пробежал легкий озноб, а мышцы лица блаженно сократились в растерянной улыбке.
-Воспоминание?-словно пробуждаясь от сна, бормочу я.
Твой вопрос застал меня врасплох и я нехотя возвращаюсь в детство, ведь все теплые воспоминания должны жить там, верно?
Словно тяну за нить, распутывая клубок. Вспоминаю отца. Бронкс. Меган.
Я была обязана ей жизнью и всеми проблемами в ней. Меган не была плохим человеком, но не умела любить. Ей не привили любовь в детстве и своей дочери она передать её тоже не смогла. Нечего было передавать. Я тщетно пытаюсь найти то, о чем ты меня спросил-моё «тёплое воспоминание».
Его нет.
Отца я толком не помнила, а после того, как он ушел, мама всегда была занята добыванием денег, своей личной жизнью, зависимостями и ещё чем-то, но только не мной.
Она меня не любила-так ведь и я её не люблю. Всю жизнь мы незнакомцы друг для друга.
Хм…-не могу произнести стоящий ответ и как дура отвожу взгляд-…наверное детство-ложь.
-То недолгое время, когда тебя любили просто за то, что ты есть. Ничего кроме розовых щёчек и весёлого смеха не требуя. Потом всё изменилось…Я стараюсь понять, была ли это моя жизнь. Или просто сон. Красочный, реалистичный сон.
Вздыхаю, возвращая голову на твою грудь.
И снова до дрожи страшно.
И хочется сказать тебе: «нет», и снизить обороты: «мы совершаем ошибку».
Хочется как час назад сбежать, сбежать, сбежать, пока не поздно, но неумолимо знаю-поздно.
Изо всех сил сдерживаю разлетающиеся обломки защитных крепостей, удерживаю заостренные копья…и безоглядно сдаюсь твоей нежности. А в следующий миг стараюсь привести себя в чувства полируя сердечные доспехи- пусть будут крепки, пусть будут непробиваемы. Не замечаю, что само сердце давно сбежало к тебе, стыдливо прикрывшись солидными одеждами самодостаточной женщины.
-Зачем?-задаю справедливый вопрос, не выдерживая. Останавливаюсь, поднимаю голову упрямо буравя тебя глазами-Зачем тебе всё это, Тревор?.
Не отходя от тебя ни на шаг, я продолжаю прижиматься к тебе, не решаясь отступить.
-Ты знаешь кто я и чем зарабатываю на жизнь-усмехаюсь-Не пройдёт и пары дней, как я найду себе кого-то вроде твоего брата, кто будет готов меня купить. Но я не понимаю…-мой голос понижается до шепота-…для чего это тебе.

«Энди, посидишь тихонько, пока мама не вернется? Билл за тобой присмотрит». Я послушно киваю, на секунду отрываясь от своих каракуль и кидаю взгляд на Билла – безответно влюбленного в мою маман местного компьютерщика. Когда за мной присматривал Билл это означало кучу вредной еды и какую-нибудь игрушку на компе или приставке. С ним было весело. И мне было даже жаль его – наблюдать за его нескончаемыми страданиями по Магде и неловкими попытками позвать ее на свидание.  Даже спустя годы я так и не поняла, мать действительно настолько была увлечена работой, что ничего не видела или же ей удобно было делать из Билла подружку? Как бы там ни было, за мной присматривал Билл или кто-то еще из редакции, если приходящая нянька не могла, пока мать рыла землю в погоне за очередным материалом. Мать была журналисткой, писала о политических дебатах, военных конфликтах и заговорах корпораций. Когда-то до моего рождения она не вылезала из командировок, а потом бах – и на девять месяцев осела дома. Иногда мне хочется ее спросить, не слишком ли она жалеет о моем появлении на свет, ведь я нехило попортила ей планы на жизнь. Но даже если и так, то она никогда мне правды не скажет. Уж что-то, а выбирать слова она умеет. Своего отца я не знаю. Мать не распространялась, а я не расспрашивала, как-то со временем решив, что если папаша не проявился за годы моей жизни, то не очень-то он мне и нужен. Равно как и информация о нем, если это, конечно, не касается каких-то наследственных заболеваний. Я могу только лишь предполагать, что я стала плодом какого-то командировочного романа. А при таком раскладе мой папаша может оказаться международным террористом. В общем, меньше знаешь, крепче спишь.
Возможно, то, где я провела почти всю свою сознательную жизнь, как и тот факт, что я слишком часто обтиралась среди взрослых разговоров, предпочитая большую часть свободного времени проводить с друзьями матери, которые казались мне куда более интересными, чем сверстники, значительно повлияли на мое восприятие мира, на мои взгляды и будущее. А может быть, это врожденное.
С юности я не могла замолчать тогда, когда следовало, протестовала против любой несправедливости и устраивала марши протеста, независимо от того, насколько сильно можно за это огрести. Я была той, кто влез в драку, пытаясь защитить несчастного, которого задирала свора футболистов (спойлер: футболисты изгадили мой шкафчик, а «униженный и оскорбленный» наорал за то, что влезла). Я устроила демарш против препарирования лягушек, за что едва не вылетела из школы. Я бастовала против конкурса красоты, от которого несло объективизацией и несправедливостью. Я протестовала против мяса в школьной столовой. Коротко говоря, директор выдохнул с облегчением, когда вручил мне аттестат.
Мне было семнадцать, когда мать встретила мужчину, с которым захотела связать свою жизнь. К несчастью Билла, это был не он. На помолвке я сочувственно похлопывала несчастного по плечу и следила, что бы он не слишком сильно надрался. У нового приятеля маман оказался сын примерно моего возраста и последующие несколько лет жизни превратились в сущий ад. Если против нового любовного интереса маменьки я не протестовала, то вот братьев мне точно не требовалось. Впрочем, очень скоро и его отец проявил себя не с лучшей стороны. Моя мать была больше подругой, нежели матерью и едва ли в моей жизни было много запретов. А вот мой новый папа придерживался совсем иной манеры воспитания.
Именно он настоял на поступлении в юридический колледж тогда, когда я собиралась заниматься проблемами экологии. Но для него мои планы на жизнь были сущей ерундой. Он готов был оплачивать мое образование, но только там, где ему удобно. После череды скандалов мне пришлось смириться.
Бакалавриат по социологии. Три года в школе права. На третьем курсе я все-таки сделала так, как хотела – выбрала специализацией экологическое право. Выкуси, папаша. Отчим строил свои планы на мое будущее, явно считая, что, получив диплом, я пойду работать под его крыло. Этот тип все воспринимал, как личные активы. Но едва найдя более-менее приличную работу, я ушла из дома. Мы все еще общаемся с матерью, но на семейные ужины я не приезжаю, зная, что вечер кончится скандалом.
Почти всю свою сознательную жизнь я провела на протестах, рискуя потенциальной карьерой. Но, думаю, что мне было плевать – я ведь не собиралась облачаться в костюм и толкать речи в залах суда. Хотя знание некоторых юридических тонкостей мне вовсе не было лишним. Однако в шестнадцать лет всегда кажется, что «бумажный» путь слишком долог и хочется рвать глотку, что бы тебя услышали. И, как показывает практика, иногда и впрямь надо орать громче. Хотя иногда такие мероприятия заканчиваются в камере предварительного заключения. В полицейских участках я была как родная.
Вероятно, это могло закончиться плохо, поскольку, увлекаясь какой-то идеей, я могу не увидеть границ. Но стечение обстоятельств свело меня с одним из членов AEP – ассоциации специалистов по окружающей среде. Впервые я попала в их Нью-Йоркский офис стажером.  Именно там я впервые осознала, что на законодательном уровне могу сделать гораздо больше, нежели на акциях протеста. Впрочем, до этого осознания был приличный путь. Много офисной работы, которая в моем понимании вообще не вязалась с тем, что я должна делать. Да уж, пришлось научиться терпению.
Первые командировки начались спустя два года работы в AEP. Я смутно помню, как соглашалась на первую. Кажется, тогда я просто хотела убраться из Нью-Йорка подальше. Год работы в калифорнийском филиале AEP.
После того, как мне стукнуло тридцать, я снова вернулась в родные пенаты, занимая место в юридическом отделе Нью-Йоркского филиала ассоциации. Сейчас все не так, как кажется со стороны тем, кто наблюдает за акциями протестов эко активистов, по крайней мере, для меня. Я знаю, что у меня впереди долгий путь и пусть иногда мне самой хочется отчаянно драть глотку на митингах, моя работа заключается в ином.

Я не ожидала, что испытаю такое облегчение, когда обнаружу бледноватого, но вполне себе живого Джеффа в соседней палате. Если к нему уже пускают посетителей, значит жив, цел, орёл. Вся новостная сетка забита последними событиями. К сгоревшему притону почитателей индийской богини потянулись вереницей полицейские, пожарные, журналисты и просто зеваки. Местное телевидение заполонили кадры обгоревшего здания. Полиция сняла показания, но, как мне показалось, они не слишком-то рвались расследовать это дерьмо. Но я могу быть предвзята.
Кроме того, мне хотелось, как можно скорее выбросить события этой ночи из головы. Мне не хотелось думать, что я была в шаге от того, чтобы вспороть человека.  И ощущение того, что твое тело тебе не принадлежит пугающее – то, что я никогда бы не хотела пережить снова. Мне кажется, что я все еще испытываю отголоски той дряни, но возможно, это просто последствия стресса.
В любом случае, я знаю, что не хочу оставаться дольше, чем нужно, в больнице. И к Ленни меня гонит не чувство долга или инстинкт ищейки и даже не желание засадить Дейла за решетку. Мне просто необходимо как можно скорее заняться делом, чтобы нахрен забыть всю эту дьявольскую фантасмагорию.
— Да уж получше, чем ты, — Моя ладонь тонет под рукой Джеффа. Я подавлю желание брякнуть что-то о том, что он холодный, как труп и сжимаю его пальцы в знак благодарности.
С сомнением поднимаю на него взгляд – ему бы отлежаться, а не тащиться к черту на куличики. К тому же, это не его дело, а мое. Я просто втянула его по самые уши, но это не значит, что он должен продолжать. По крайней мере, я могу съездить к девочке и одна, а дальше уж как пойдет. Притащу ему или его коллегам все, что узнаю. Но для поездки к родителям Ленни полицейский эскорт не обязателен. Но на его месте я бы была не очень рада, если бы меня сначала ввязали в какое-то дерьмо, а потом отправили на покой.
Мои сомнения решили нагрянувшие в палату копы. Я попросила сестру передать Варнке, что я отправилась доводить дело до конца, что бы это не значило, а сама нашла ближайший пункт проката. Повезло, что наши вещи оказались нетронуты.
По пути я получаю несколько сообщений.
«Ты понимаешь, что похож на маньяка?» — хмыкнув, отбрасываю телефон на соседнее сиденье и ухмыляюсь. Почему-то я не испытывала особого протеста, зная, что полицейский эскорт мне все же обеспечили.

Когда я вышла из дома семьи Филдов, то практически сразу примечаю знакомую машину. Не спеша спускаюсь с крыльца, костяшками пальцев барабаню по стеклу.
— Ты псих, да? — Не мне читать нотации взрослому дядьке. — Родители Ленни согласны на беседу с психологом. В их присутствии, конечно. Они пару раз обращались к специалисту, которого посоветовала социальная служба, но успеха это не принесло, потому  решили отстать от девочки. Но они хотят быть уверены, что девушке не навредят.
Учитывая методы Дейла, я не осуждала их в желании обезопасить и дочь и себя. Он играет грязно и если решил когда-то убрать старика, то что ему помешает избавиться от свидетеля? Удивительно, что он до сих пор этого не сделал. Вероятно, думал, что она не представляет опасности, а потому нет смысла марать руки. Если же Дейл решит, что расклад поменялся, то Ленни может оказаться в опасности.
— Полиция сможет обеспечить охрану Ленни и ее семье или мне искать помощи среди наших связей? — Если постараться, то, наверное, можно выбить средства на охрану из фонда. Но, вообще-то прецедентов не было, а охрана пострадавшей не особо-то вписывается в деятельность организации. Но можно попробовать подергать за ниточки. Только это долго и муторно, а решать что-то нужно уже сейчас.
— Ты точно сможешь вести? — Меня несколько беспокоит его вид. — Не хочу что бы ты съехал в кювет, твоя помощь еще понадобится.
Как бы там ни было, мне все равно нужно будет вернуть в прокат свою машину.
— Теперь дело за тобой — нужно снова поднять дело Мейснера и организовать встречу Ленни с полицейским психологом. И я хочу при этом присутствовать. Не во время беседы, конечно, но сообщи мне, когда их вызовут для работы в участок.

Мой персонаж под видом пропавшего брата или сына заявляется к вашей героине. Ему что-то от неё нужно — может быть, он новый Тичборн, а может, ищет укрытия, редких знаний, принадлежащих вашему роду, или семейную реликвию? — и он попытается достичь желаемого, выдавая себя за родича. Внешние различия между пропавшим и его убийцей изгладит время, прошедшее со дня исчезновения, и отчаянное желание женщины увидеть родственника вновь. По характеру я вижу своего героя терпеливым, наблюдательным, эмоционально холодным и манипулятивным, возможно, клиническим психопатом.

Мой персонаж — юноша или девушка. Ваша героиня покровительствует ему, учит (и обращает, если мы вампиры), шлифует таланты для некоей кровожадной цели. Мой герой видит в наставнице материнскую фигуру, она этим пользуется. Возможно, претерпевая изменения характера по ходу игры, он станет более дезорганизованным и жестоким, чем она, и перестанет ей подчиняться. Или будет её ручным маньяком. Мне бы хотелось сыграть троп «из агнца в полное чудовище».

Ваша героиня всаживает вилы в моего персонажа. Или фарширует его картечью из дробовика в упор. Или иным надёжным способом переводит его на другой план бытия. Через пару недель он здоровается с ней возле почтамта. По правде сказать, не совсем он: его место занял пришелец. Но он знает, что она сделала. А она знает, что люди не выживают после выстрела из дробовика в упор и нанизывания на вилы. Он знает, что она знает, что он знает...

Хотелось бы поиграть пришельцем среди людей, можно и другой сюжет. С меня инопланетная форма жизни, с вас человек.

Мужчина ваш персонаж или женщина, подросток или взрослый человек, у него наверняка есть кто-то, очень близкий его сердцу: супруг, ребёнок, родители. Моя героиня живёт по соседству с ним и тепло дружит. А ещё она маньячка. Как это часто бывает с маньяками, моя героиня убивает. На сей раз жертвой становится тот самый дорогой вашему персонажу человек. Однако хобби — не повод терять друга, и моя героиня будет с вашим персонажем до похорон, во время (с прочувствованной речью) и после, а когда он захочет найти убийцу, возьмётся за поиски вместе с ним.

Нелли трясёт резервной канистрой, окропляя стены хижины, как священник — паству во время обряда; нос раздражает ни на что не похожий запах бензина. Дерево уже влажно блестит во мраке, плечи ноют от громоздкой ноши, но лесник всё не выходит. Она чиркает спичкой, не спуская глаз с двери. Тусклый свет озаряет пятачок леса. Последний дождь прошёлся по Рокленду две или три недели назад, и пропитанное бензином дерево, на которое летит серная головка, загорается моментально. Пламя распространяется в сухом тёплом воздухе, перебегая на бревно-соседа.
Только теперь, возмущённо хрустнув, дверное полотно отлепляется от косяка; запах бензина, от коего раскалывается голова, мешается с вонью виски, предвосхищая появление на пороге Марка Хаттона.

Удар металлической канистрой в грудь заносит его обратно. Лесник валится на грязный пол, разлепляет опухшие от пьянства веки непонимающих глаз, удар жестянкой по голове снова сводит их вместе — теперь навсегда.
Где ружьё?
Нелли переступает через мужика — если верить примете, теперь он не будет расти, — и оказывается у холодильника. Ничего нет, пустота, разлинованная полками, но заглянуть было необходимо. Тёплые руки в перчатках, пропахших гарью, шарят по тумбам, открывают ящик дивана с бельём.
— Где ружьё? — спрашивает голос, охрипший и мерзкий. Её собственный голос.
Взгляд бегает по клети единственной комнатушки в оранжевом контрастном свете, на который она истратила семь с половиной литров бензина. Ствол не спрячешь под столом, не поставишь в сортире. Не поставишь ведь? Девушка тянет на себя дверь туалета. Воздух тяжелеет и дрожит. Очертания подвесного душа и приземлённого унитаза размываются и вновь собираются на сетчатке с необычайной резкостью.
В памяти мелькает картинка: маленькая одноэтажная хижина без намёка на чердак; как и Марк Хаттон, она никогда не будет расти. Значит, подвал.

На заставленном, липнущем к подошвам ботинок полу не сразу находится вдавленный прямоугольник люка. Незваная гостья падает перед ним на колени и дёргает кольцо. Изо рта вырывается кашель, из глаз вырываются слёзы. Её почти кубарем заносит вниз, гора хлама услужливо принимает тело. Где-то наверху гнусаво хрустят пожираемые огнём перекрытия.
Пинок отбрасывает прочь жестяное ведро; удар руки припечатывает пустой шкаф в земляную стену; коробки со жратвой до тошноты пестрят перед глазами в луче фонаря. Сколько же здесь дерьма. Нелли трясёт. Кожа раскалена, по лбу, по шее, по спине полноводным потоком течёт обжигающий пот.
— Сердце я ей согрела, блядь, — каждое слово вгоняет в тон истерическое безумие. — Да пошла ты в пизду, ёбаная Мёрфи! Мне и без тебя не холодно. Нахуя я из-за этой дуры...
Она давится выдохом, сипло, натужно кашляет в раскрытую ладонь и запускает в лёгкие пропитанный смертельным ядом воздух на долгом изорванном вдохе. Горячие лапы пожара скоро придут за ней. Надо бежать, но есть одна проблема: тело до бёдер наливается жидким огнём и становится ей обузой. Нелли Пэйн запинается о собственную стопу — кажется, левую, — путается в своих ногах и падает на землю лицом вниз.
Локоть больно врезается в нечто твёрдое, пальцы нашаривают в темноте... что-то. На тайну льётся электрический свет включенного с третьей попытки фонаря. Перед взглядом растягиваются стволы дробовика, на левом — гравировка в виде птицы. Сознание пытается сбежать, однако Нелли безжалостно усиливает хватку воли.
Перчатка до жуткого треска сжимает приклад. Ноги упрямо толкают тело вверх. Она встаёт, опираясь на ружьё...

Нелли Пэйн смотрит, как танцует с темнотой пламя, а потом роняет неимоверно тяжёлую голову на руль. Может, она и впрямь слышит за спиной вой сирен, может, слух пострадал в ...этом так же, как и глаза — взгляд, упёртый в днище автомобиля, подёргивается дымкой тумана. Если бы она могла что-то чувствовать, то завидовала бы Марку Хаттону: он остаётся на месте, а машина, потяжелевшая на ружьё в багажнике, облегчившаяся содержимым её желудка, отправляется по маршруту Клэйтон-лэйн, шесть - Уиллоу-стрит, восемьдесят.
Её ждёт очень долгая ночь.

Стюарт родился почти на окраине города в районе Куинс. Его родители, обычные трудяги, поддерживали Стю в его стремлении помогать окружающим и бороться с несправедливостью. С детства он проявлял социальное чутье и поразительную наблюдательность, часто замечая мельчайшие детали, которые никому другому не удавалось заметить. Он любил читать детективы, а так же смотреть фильмы в данном жанре, а порой даже проводил свои расследования. Иногда, даже успешно, так в школе он смог вычислить кто стащил у одноклассника телефон. Наверное, на Стюарта так влияли рассказы деда, который работал детективом, но уже давно был на пенсии. Он мог часами слушать, как тот предавался воспоминаниям минувших лет: ограбления, убийства, похищения. Это все было так интересно. Не лучший вариант сказки на ночь, однако, это увлекало куда больше всяких выдуманных миров, персонажей и прочего. Родители думали, что с возрастом это пройдет, ведь дети такие непостоянные. Однако, Уилсон был одним из тех немногих, чья детская мечта стала реальностью. В ответ на вопрос «кем ты хочешь стать?», он с гордостью заявлял, что идет по пути своей мечты. Стать полицейским. Мечта, которая не очень нравилась родителям, потому что они думали, что ребенок пойдет по стопам кого-то из них. Да и работа в полиции это очень серьезно и опасно. Одно дело детское увлечение, другое связать с этим свою жизнь. Родители по сей день считают деда виноватым в том, что он привил Стюарту любовь к криминалу. Джефф разводит только руками, и тихо радуется, что все же внук пошел по его стопам, а не предпочел связать свой жизненный путь с экономикой или же с чем-то творческим. Хотя к последнему были неплохие способности. Стю умел рисовать. Но больше это делал для себя, отводил душу, расслаблялся. Делать это работой он не собирался, потому что иначе рисование потеряет всякий смысл, как что-то приятное.
Юный бунтарь и будущий борец со злом, решительно пошел вопреки воле родителей. После окончания школы, он собрал вещички и переехал к деду, поближе к  полицейской академии и поступил в колледж. У Стю начался период активной жизни во всех смыслах.  Учеба, саморазвитие, друзья, отношения и снова учеба. Парень все время был вовлечен в различные мероприятия, работал над разного рода проектами и исследованиями, посещал лекции и семинары. Также активно участвовал в студенческих объединениях и клубах, где расширял свои интересы и находил единомышленников. Любил различные культурные сходки и спортивные мероприятия, частенько принимал в этом всем непосредственное участие. Стю проводил много времени с друзьями, встречаясь в кампусе и за его пределами.  Жизнь била ключом. После окончания колледжа, Стюарт поступил в Нью-Йоркскую полицейскую академию, где проявил себя как один из способных студентов. Учеба не давалась ему совсем уж легко, но и корпеть ночами над учебниками не приходилось. Во многом еще помогал и направлял дед, за что Стю ему был очень благодарен.
А после обучения в академии Уилсон наконец-то смог осуществить свою детскую мечту — пойти на службу в полицию. Патрулирование улиц в течение трех лет возможно должно было немного поумерить пыл к работе, ведь здесь не было сложных расследований и работы с уликами, чтобы применить свои знания и умения. Однако, этого не произошло и Уилсон в свои двадцать шесть наконец-то дошел до того, чтобы сдать экзамен на детектива. Расследования различных преступлений, начиная с незначительных краж и грабежей, и заканчивая серьезными преступлениями в отношении человека, не на шутку увлекали Стю. Это словно он оказался в оживших «сказках» деда о его работе. Желает получить повышение до сержанта. За плечами уже есть два года работы детективом, осталось проработать еще год и выложиться по максимуму, написав достаточно сложный тест на тему работы полиции. Дед, говорит, что лишь пяти процентам желающих получить повышение, удаётся написать этот тест. В целом это не пугает Уилсона, он способный парень, и приложит для этого все усилия, а пока будет как и раньше блюстить общественный порядок.
Стюарт Уилсон — жизнерадостный и отзывчивый, неотъемлемый источник поддержки и радости для своих близких. Однако, в глазах его недругов, он превращается в агента зла – непреклонного стража порядка. Стю – человек, обладающий огромной дружелюбностью, с легкостью ладящий с новыми знакомыми, мастерски флиртующий с обаятельными представителями обоих полов. Однако, хоть он общителен и раскрепощен, раскрыть его настоящие мысли и чувства – задача непростая. Уверенный в себе парень, который способен взять ситуацию под контроль, анализировать сложности и принимать рациональные решения. Отличается ответственностью и дисциплинированностью, всегда выполняет свои обещания и никогда не отказывается от слова (почти).  В силу своей профессии очень наблюдателен, иногда это даже превращается в хобби: привык все подмечать и запоминать. Обладает хорошей памятью. чего не скажешь об игроке

Стюарт уже и забыл, когда последний раз бывал на собеседованиях. Кажется это было в пору учебы, тогда нужны были деньги, и парень искал, где можно было бы подработать. И тогда его спрашивали, что он хочет от работы, какой он ее видит, где и кем видит себя через два-три года и так далее.  Зачем были такие вопросы обычному продавцу магазина или тому же промоутеру только Богу известно. Но приходилось отвечать, чтобы получить работу. Хотя продавцом его так и не взяли, потому что слишком запутано отвечал на вопросы. В итоге пошел работать баристой на неполный рабочий день. Вот там у него все как по маслу пошло. А в полиции вообще все было еще проще: тест, собеседование для видимости, а потом по распределению отправили работать в 62 участок. И на этом все. Сейчас же предстояло вспомнить как себя вести на подобного рода встречах. Легенду Стюарту уже придумали. Стюарт Литтл (я решил не заморачиваться х)), двадцать три года. Стю в силу своей внешности выглядел молодо, так что смело можно было откидывать несколько лет. Почти выпустился из университета, но из-за трудностей в семье пришлось взять академический отпуск, и отложить выпуск на год-другой. А пока вынужден искать место для работы, желательно хорошо оплачиваемой, потому что ему нужно было помогать матери-одиночке растить сестру. Их горе-отец недавно умер, поэтому алименты на сестру прекратились. Так при этом отец вогнал их в долги, потому что играл в казино. И теперь должен денег. Мать тянет все из последних сил, семья важнее университета, поэтому учебу можно было поставить пока на стоп.
Парень стоял перед зеркалом и прикладывал по очереди рубашку за рубашкой. Понятное дело, если бы он сейчас шел на реальное собеседование куда-то в фирму, то он бы напялил на себя костюм, галстук, взял бы какой-нибудь портфель и все, готов покорять вершины. Но ему двадцать три, у него тяжелая жизнь и ему нужна любая высокооплачиваемая работа. Да уж, работа на контейнерном складе просто предел мечтаний. - Мистер Меллори, не могли Вы что-то поинтереснее себе выбрать для прикрытия Ваших темных делишек. говорит парень своему отражению в зеркале, будто там не он, а как раз-таки сам Вентворт Меллори. И отдел несколько месяцев гадал как подобраться к нему, а тут все на блюдце с голубой каемочкой подали. Нужен личный ассистент. Это ж было просто идеально. Подобраться как можно ближе, втереться в доверие и дело в шляпе. Стюарта выбрали потому, что он не настолько еще примелькавшийся в полицейских рядах, да к тому же по возрасту хорошо подходил. Очередная клетчатая рубашка отправляется на кровать, и взгляд Стю все же падает на костюм. Кажется он еще с выпускного в академии, после он его не надевал даже. Парень пристально изучает то, что весит на вешалке в прозрачном чехле, а после резко срывает тот со стальной перекладины, убирает чехол и примеряет пиджак. Слегка маловат, но если не застегивать то в пору, после в ход идут брюки. Уилсон выглядит в них как подстреленный, но возможно это то, что нужно. У него же не так много денег на шмотки в конце концов, ну вернее у Литтла.
Пока добирается до пункта назначения, успевает застрять в пробке, матерится про себя, потому что опаздывать не хотелось. Но все же пришлось. Минус двадцать минут. Однако, в приемной или что это было за помещение, кроме Уилсона были еще кандидаты и кандидатки, последних все же больше даже. Парень смерил всех серьезным взглядом, и понял, что у него нет шансов. Естественно Меллори выберет грудастую блондинку, если конечно же только слухи ходившие о нем все же окажутся правдивы. Но и тогда у Стюарта возможно не было шанса. Хотя ладно, может быть Вентворт вообще не смотрит внешне, и ему реально нужен кто-то толковый. Уилсон усмехнулся, и тут же словил на себе несколько не понимающих взглядов. Парень только сильнее к себе прижал рюкзак, что держал на коленях, и втянул голову в себя.
Время тянулось как резина, а очередь совершенно не двигалась. Или двигалась, но ну ооочень медленно. В какой-то момент дверь открылась и оттуда вышла девушка - красивая, в белой блузке, юбка-карандаш или как ее там девчонки называли. Она была с планшетом, в котором была какая-то информация. - Стюарт Литтл... - и она окинула присутствующих ищущим взглядом. В голове запустился процесс по перевариванию, потому что  Стю не совсем понимал зачем Меллори нужен ассистент, если он у него уже имелся. Или же это какой-нибудь HR-менеджер? - Стюарт Литтл? - снова повторяет она, и Стю наконец-то встает со своего места. - Здесь. - Мистер Меллори ждет Вас... Ну, что ж погнали... парень переступил порог кабинета, после чего уже точно перестал быть Стюартом Уилсоном, уступая место своей придуманной натуре.

«На перекати-поле не растет мох.»
Так говорила мама, имея в виду движение как способ достижения желаемой цели.
Ещё она говорила: «10 ударов топора могут сломить любое дерево».
Не то что бы Ли Минсо хотел бы бить по Джин Ёнсу топором, но лишь один его поиск подходил под ещё одну мамину поговорку — «Искать Кима в Сеуле».
Всё дело было в том, что у фамилии Джин несколько вариантов написания и она, ну не сказать, чтоб... редкая.
Для чего человек, сколотивший себе громкую, в определенных узких кругах, репутацию любителя одноразовых развлечений снова искать кого-то, воспоминания о ком уже выветрились из постели?
Хотел бы сам Минсо знать ответ на этот вопрос, когда начал свой поиск с самого большого университета Пусана.
Джин Ёнсу точно студент.
Сам выпустившийся из Пусанского национального университета, Минсо кое-что знал о некоторых его работниках и ему потребовалось целых два месяца и некоторое количество усилий, чтобы не только найти нужного Джин Ёнсу в списках, но и выяснить его адрес, отблагодарив хорошенько абсолютно всех людей, кто сумел ему помочь.

Сперва те нелепые банальные и пошлые цветы(кажется, это были бордовые розы, штук пятьдесят) которые он притащил с собой, словно в упрямый противовес самому себе — вызвали лишь бурю ругательств от Джин Ёнсу, который совершенно не хотел лицезреть случайного любовника не где-нибудь, а за дверью своей съемной комнаты.
Но это был тот раз, когда Минсо не только взял с собой вульгарный букетик, как на полувековой юбилей двоюродной тетушки, но и выбрал самый резкий парфюм, сделал самую дикую укладку и оделся в кожанку, под которой была майка в мелкую сеточку.

Что же он тогда сказал... и не вспомнить без желания разбить свой лоб рукой. Фразочки, ничуть не менее пошлые, чем этот ужасный красный веник.

Нет, это было не приглашение на свидание. Это было испытание, эксперимент, это был опыт. Минсо хотел понять, что он почувствует, когда снова увидит Джин Ёнсу. Потому что, в один из дней, он наткнулся на его вещи — вновь вспомнил и теперь не хотел забывать.

Однако, он был уверен поначалу — система дала сбой, в мозгах что-то перегрелось и скоро пройдет. Поэтому, та встреча была похожа на издёвку, ею и была воспринята. Минсо был обруган и изгнан к дьяволу.
Он бы и сам рад туда пойти.

Однако, ещё два месяца спустя, ближе к середине сентября, снова приехал в старый район Пусана, где жались друг к другу малоэтажные коробки, тротуары усеяны дешевыми авто и его байк смотрится как тарелка из императорского фарфора в ржавом корыте для свиней.

Сегодня Минсо был одет в мотоциклетную белую куртку, расстегнутую до середины темно-синюю рубашку и джинсы к ней в тон. Ещё были белые кроссовки.
У него в руках был небольшой букет нарциссов, перевязанных только лентой, хотя, милая девушка в цветочном уверяла в необходимости элегантной упаковки.
Нарциссы символизировали милосердие и прощение, Минсо понятия не имел знает ли об этом Ёнсу, но надеялся успеть сказать прежде, чем его отлупят этими прекрасными цветами, когда стучал в нужную дверь.

— Родился в Сиэтле в религиозной семье, старше сестры-двойняшки на полчаса
— Отец священник с детства воспитывал обоих детей в строгости, буквально удушая всевозможными запретами
— Маленькие бунтари в большом городе все равно находили возможность пошалить, и из конфликтов детей с отцом всегда вытаскивала матушка
— Джош с детства парень бойкий, немного суетный, общительный и музыкальный, обладает сильным голосом, однако, что касается вокала на публике, закрытый, боится неодобрения того, что и как он исполняет. Но все равно пишет песни и научился играть на гитаре, органе и фортепиано
— Помимо обучения в школе при церкви, также закончил колледж по агропромышленному факультету
— С детства научился управляться с инструментами, делать ремонт и вести хозяйство
— После страшного пожара в церкви шесть лет назад с сестрой лишились доброй половины родственников, но на отцовском счете в банке было достаточно средств для переезда в город поменьше (намного меньше), что Джошуа с сестрой и сделали, перебравшись в Левенуэрт
— Джоша приняли пастором лютеранской церкви, сестра же устроилась на работу в школу. С тех пор стал немного зажатым, а юношеские шалости забылись
— Несмотря на равный возраст с Блейк, считает себя ответственным за будущее сестры и все больше начинает походить на почившего отца, пытается найти ей достойного мужа, да и себе нормальную правильную девушку, чему сам не особо доволен
— В надежде встряхнуть пыль со своего характера бунтаря в юности, присоединился к байкерскому клубу, а некоторое время спустя купил себе байк
— В свободное время занимается волонтерской деятельностью, помогает пациентам городской больницы быстрее идти на поправку
— Совсем недавно его прикрепили к поступившей на реабилитацию парализованной после падения на отборочных соревнованиях фигуристке, и это изменило всё

<<Meжду нaми xoлoдa и гopят мocты
Mнe ужe никтo нe нужeн бoльшe, тoлькo ты
Этo пpaвдa, нo ты мнe нe вepишь…>>

Порой достаточно лишь одного переломного момента в жизни, и она может измениться безвозвратно. Доверие это то, что строится годами, но может быть разрушено всего одним действием, когда человек теряет его, уже никогда станет прежним по отношению к тому, кто его предал, а также перестает существовать и для других. Именно это, на мой взгляд, и произошло с моей подопечной. Поэтому дело даже не в тяжелом падении на лед, что лишило девушку возможности заниматься делом всей жизни, а в большей степени в ее одиночестве. Она совершенно непробиваемая, совершенно запертая внутри себя и не желает больше никому открываться. Наверное, ей так проще. Ее можно понять, за все время, что я навещаю ее в реабилитационном центре, мне ни разу не сообщали о визите к Веронике других лиц, выходит, ее однажды бросили и теперь она не желает больше ни к кому привязываться. Страх снова испытать предательство, конечно, разрушает сознание, но это не значит, что все люди одинаковые, есть и те, кто никогда не отступит, и потом следует не забывать жить в том числе для себя, а не для других. Я, конечно, так не могу даже в силу профессии, но прихожанам советую поступать именно так. Либо посвятить свою жизнь Богу, что делаю я.

В последнее время, правда, думаю о служении все меньше, забываю молитвы, отвлекаюсь на службах, не узнаю себя, будто теряю собственную личность. До сих пор я не сворачивал с начертанного пути, коим выбрал религию, но теперь все мое внимание направлено не на церковь. Негоже это, хотя знакомые утверждают обратное, якобы забота о девушке меняет меня к лучшему. Что ж, со стороны виднее. Но я действительно стараюсь поднять настроение своей подопечной. В последний раз я принес ей карандаши и альбом, на что та лишь отшутилась, мол, не умеет рисовать. Впрочем, и Нью-Йорк не сразу строился, а она, будучи фигуристкой, далеко не сразу порхала на льду, подобно ангелу. В любом деле случаются и взлеты, и падения, важно с достоинством принимать происходящее. Держится Вероника на волоске от срыва, но все еще держится; порой мне кажется, что эту тонкую грань сейчас удерживаю только я своими визитами, даже из неохоты ей приходится откуда-то брать энергию и отвечать на мои вопросы или интересоваться тем, что я ей рассказываю. Ей приходится терпеть мое общество, правда, с каждым днем ощущаю, что это дается девушке все проще, быть может, смирилась с ситуацией или же я на верном пути. Стараюсь навещать ее каждый день, чувствую, что веду себя как одержимый маньяк, вот только одержимый благими намерениями. Единственное, не стоит забывать, куда ими может быть вымощена дорога. А я, как человек верующий, не забываю.

На днях она мне снилась, и этот сон поразил меня до глубины души, ибо ночи мои проходят, как правило, без сновидений вовсе. Очнувшись посреди ночи, устремляю взгляд куда-то в пустоту, не осознавая происходящего внутри тела, но определенно что-то происходит. Но она будто говорит с моим подсознанием, словно пытается донести то, как поступить верно, а чего делать не следует. Неправильно доставать того, кто не желает общения, какими бы благими не были намерения. Но в одном лишь я был уверен наверняка: это мой долг как волонтера, и я не собираюсь пренебрегать долгом служителя церкви, переступать через нормы морали и пудрить девушке мозги. Зачем мне это? Но тем не менее, я продолжаю смотреть в сети ее прокаты, изучать страницу в твиттере, которая не обновлялась уже Бог знает сколько времени, и понимаю, что тонкой нитью становлюсь привязан к ней.

<<… и меня ты уже не изменишь…>>

Но есть и хорошая новость: я на пути к разгадке ее падения. В последний месяц я много читал о фигурном катании, выучил все элементы одиночного женского проката, как ставят оценки спортивные судьи и какие ошибки чреваты негативными последствиями для фигуристки. С помощью видеоредактора сравнивал исполнение тройного акселя во всех программах Вероники – они были исполнены словно под копирку. Настолько отточено до совершенства, даже филигранно, отчего сомнения в том, что девушка допустила собственную ошибку даже на нервной почве от давления на соревнованиях, сошли на нет. Значит, вина не ее собственная, и это требует тщательного расследования. Теперь я более чем уверен, что девушке «помогли» упасть, ведь для многих победа значит абсолютно все, и они готовы идти по головам вместо того, чтобы сражаться честно. Естественно, сейчас я не стану задавать данный вопрос самой Веронике, ибо ее отношение ко мне и без того, как к незнакомцу, мы не затрагиваем тему фигурного катания в разговорах, по крайней мере пока она не начнет доверять мне хотя бы немного, а это сложно.

<<Moя пьянaя лунa — я нaд пpoпacтью>>

Очередной алкогольный вечер за ноутбуком, до баров теперь не доходят ноги. Да и куда удобнее откинуться в кресле дома, держа на коленях ноут, а в руке бутылку холодного пива. Кажется, это уже становится традицией – завершать рабочий день просмотром выступлений на льду моей подопечной. Каждый раз спрашиваю самого себя: зачем я делаю это снова? И всякий раз не нахожу ответ. Но ее жизнь на льду, здоровая болезнь своим делом меня привлекает. Она отдает всю себя, на несколько минут исчезая из реального мира, но при этом имеет визуальный контакт с каждым зрителем, будто взглядом увлекая его в этот танец словно пламя на льду. И всякий раз мне хочется, чтобы эта магия продолжалась, поэтому я должен помочь ей встать на лед снова. Но, кажется, дело не только в этом. Больше нет. Крупный план. Ее плавные грациозные движения, игривый взгляд в камеру, убивающий наповал, и огонь в глазах, который сейчас угас. Хочется разжечь его снова, отчасти потому, что она зажгла меня. Мне будто захотелось жить, не бросая основную деятельность, не предавая Бога, но лишь добавить в серые однообразные будни немного красок. В какой-то момент ощущаю прилив мурашек по телу, дыхание перехватывает, а во рту пересыхает, несмотря на выпитое пиво. На мгновение разум отключается, свободная от бутылки рука впивается крепкими пальцами в колено, а после сжимается в кулак, отчего белеют костяшки пальцев. Но это немного помогает унять внезапно вспыхнувшее возбуждение, чего давно за собой не наблюдал, не позволяю эмоциям взять верх над разумом, несмотря ни на что. Но я не давал обет безбрачия, мне приятно прикасаться к девушке, хоть и мимолетно, когда, например, помогаю ей в центре с ужином или просто устроить удобнее на постели. Пожалуй, Вероника первая за долгие годы, кто пробуждает во мне хоть какие-то эмоции,  и это не совсем плохо. Но стараюсь не хранить подобные мгновения в памяти, ибо ничего не выйдет, она не подпустит меня ближе, ведь не доверяет никому. И все же приятные ощущения не покидают тело, заставляя непроизвольно прикрыть глаза, а разум включить воображение. Ему, к счастью, не позволяют свершить глупостей.

— Ты что творишь???

Неожиданное появление сестры заставляет меня подскочить с кресла, словно ошпаренный, едва ноутбук не рухнул на пол, благо, успел его перехватить. Чего не скажешь о полупустой бутылке пива, залившей ворсистый ковер. Блейк настолько давно не появлялась дома, что я отвык от того, что со мной еще кто-то проживает. Бардак, естественно, в доме уже холостяцкий, но я стараюсь в выходной день хотя бы выбросить мусор и протереть пол. Несколько неловко от того, что сестра застала меня в таком виде, зато уберегла от грехопадения.

— О, Боже, Блейк! — повысив голос, ставлю ноутбук на журнальный столик и на ходу подбираю бутылки с пола, — про приватность не слыхала?

— Вообще-то, это и мой дом тоже, а ты, я гляжу, времени даром не теряешь, — хитро ухмыляясь, сестра прошла мимо и уселась на диван. Ну вот зачем она меня провоцирует? Больше месяца от нее не было вестей, и вот вам, явление Христа народу. Конечно, я рад ее видеть, но не думал, что наша встреча произойдет на ночь глядя, когда я трачу свободное время даже не на себя, — ты, говорят, у нас теперь герой. Как это она тебя так окрутила? — будто нарочно смотрит в ноутбук и ухмыляется, чем злит меня и расшатывает и без того хрупкие струны души.

— Прекрати нести чушь, - переключаюсь на возмущенный тон и хмурюсь. То, что она проводит ночи с неизвестными людьми, я давно принял, но не стоит Блейк утверждать о том, что я становлюсь на нее похож, ибо это не так. Я продолжаю нести слово Божие, а то, что я испытываю определенные эмоции глядя на Веронику, лишь говорит о том, что я человек, как и все люди на Земле, — между прочим, я здесь решаю вопрос жизни и смерти, смотри, - я попытался привлечь внимание сестры тем, что мне удалось понять о том падении моей подопечной. Конечно, Блейк это мало заинтересовало, хотя она прекрасно знает, как женщина, на что готова каждая из них вместо честного соперничества. Коварство — главный женский порок, и никуда от этого не денешься.

— Лучше найди себе нормальную девушку, — покачав головой, отвечает она на мои многочисленные доказательства. Здесь и детективом быть не нужно, достаточно лишь внимательно смотреть, чем я и занимаюсь уже месяц, — меня не радует твое помешательство на этой убогой, — молвила та, чей мужик имеет репутацию бабника, и я бы ему с радостью врезал. Порой не понимаю Блейк — как можно спокойно закрывать глаза на то, что твой человек шляется с кем-то еще? Это же мерзко, или как бы сказал прежний Джошуа — грехом несет, — извини, если оскорбляю твои чувства, но трахаться-то с ней как будешь? А впрочем, чего это я беспокоюсь, это же твоя забота, приспособишься там как-нибудь...

<<Mнe тaк xoчeтcя paзбить oкнo
И мнe вcе paвнo>>

— Пошла вон, — стиснув руки в кулаки, отвечаю сквозь зубы, глубоко и часто дыша, дабы не разозлиться еще больше и не накричать на сестру. Не желаю с ней ругаться, но ее слова перешли все границы дозволенного. Между мной и подопечной ничего нет и не будет, повторю это еще раз самому себе дабы не забыть. И вообще взглянул бы на любовь сестры к жизни, окажись она на месте Вероники. Ведь она тоже любила активную жизнь, любила свое дело и умела его делать. А теперь растеряла все эмоции. Значит, нужно придумать новые. Провожаю взглядом Блейк — нахрена она вообще приходила? — после чего вспоминаю о том, что после каждого выступления Вероники ее фан-группа дарила ей букет цветов. Не разбираюсь в них от слова совсем, поэтому вновь обращаюсь за помощью к дьявольскому месту под названием "интернет".

На следующий день настроение — дрянь. Вычитав в телефоне кучу сообщений от сестры о моем падении как личность, понимаю, что она вновь писала их навеселе, поэтому мудро проигнорировал. Проспится и извинится, можно подумать, она печется о моей репутации безгрешного служителя церкви. А я вот чуть не опоздал на воскресную службу и не мог дождаться окончания рабочего дня. Не хотелось ничего, даже ехать в реабилитационный центр, куда дорогу узнаю с закрытыми глазами. Но, прокатившись по городу на любимом мотоцикле и проветрив мозг, немного пришел в себя. Цветущие растения вокруг напомнили мне о том, что весна в самом разгаре, оттого и настроение меняется со скоростью света, а также эмоции зашкаливают. Оправдав действующим сезоном вчерашние порывы от просмотра выступлений подопечной, все-таки решаю следовать идее, которая пришла вчера совершенно внезапно. Поэтому еду в центр, но прежде купил букет голубых гортензий, тех самых. // ВВ

Персонал центра уже привык видеть меня в их стенах каждый день, но даже Моник, что сохраняла хладнокровие все это время, изумилась, увидев меня на ресепшене с букетом цветов. Я молча улыбнулся и прошел дальше, как обычно чужое мнение о моей личности неважно, если я игнорирую даже сообщения сестры об этом. Наверное, единственный человек во всем мире, чье мнение для меня не пустой звук — хозяйка этой комнаты в конце коридора. Порой забываю предварительно постучаться, практически бессовестно вламываясь в чужое пространство и ругаю себя за это.

— Привет, — оказавшись рядом с девушкой, посторонние мысли уходят на задний план. Я уже давно не говорю с ней как служитель церкви, ведь мы в первую встречу условились это не упоминать. Все чаще кажется, что рядом с ней я как будто обычный молодой мужчина, который, правда, сейчас ведет себя как мальчишка, стоя в дверном проеме с цветами. Но сегодня все будет иначе, я уже все продумал по пути сюда, — это тебе, — делаю короткую паузу, — традиционный букет от фан-клуба, — улыбаюсь из-под растрепавшейся от езды на байке челки.

Единственное, о чем я переживаю, как бы Вероника не избила меня этим букетом и не прогнала насовсем, ведь подарить ей именно эти цветы значит признаться в том, что ковырялся в ее социальной сети, значит напомнить девушке о том, за что ей дарили эти цветы за выступления на льду, значит причинить ей боль, чего я совершенно не преследовал. Просто сделал вид, будто я очередной фанат ее творчества.